Глава 13

  

МАЙХУРА

  

   Майхуринский рудник располагался в горах на высоте около 4000 метров над уровнем моря у истоков небольшой речушки Майхура, которая под Анзобским перевалом, сливаясь с рекой Зидды, образует реку Варзоб (по-ягнобски - "бурлящая вода"). На выходе из гор в Гиссарскую долину р. Варзоб меняет название и становится Душанбинкой.

 

   От Сталинабада рудник находился в ста, а от Такоба в шестидесяти километрах. До р. Майхуры дорога была хорошей, она имела стратегическое значение: связывала южную часть Таджикистана с северной и выходила в Узбекистан. Её постоянно поддерживали в надлежащем состоянии. А проезд до рудника вдоль Майхуринки был затруднительным. Дорога была грунтовая, пробитая по левому борту ущелья. Она размывалась и заносилась селевыми потоками и сходящими сверху оползнями и требовала постоянной расчистки. Зимой дорога покрывалась метровым снегом, местами на неё сходили снежные лавины. Поэтому рудник был сезонным, работал только с мая по ноябрь.

 

   Разработка Майхуринского месторождения началась после Отечественной войны. Рудник находился в ведении "Цветредмета". Вначале там работала небольшая старательская артель. Куски с богатым содержанием шеелита (вольфрамовой руды) вручную выбирали, отсортировывали и отгружали на металлургические заводы.

 

   Оплата труда рабочих осуществлялась не рублями, а бонами, отоваривание которых производилось в магазинах системы "Золотоскупка" - бывших "Торгсинов" (торговля с иностранцами). Это были прообразы появившихся в 70-х годах магазинов "Березка", где качественные товары и продукты отпускались по не всем доступным чекам или долларам США.

 

   После того как богатую руду выбрали, в трех километрах ниже рудника, в урочище, называемом местным населением Шаит, на склоне горы построили небольшую обогатительную фабрику. Там руду дробили и обогащали на концентрационных столах. Помимо вольфрамового концентрата дополнительно стали получать и оловянный. Затаренную в небольшие мешочки продукцию отправляли на металлургический передел. У рудника и рядом с фабрикой, среди крупных скальных обломков, были разбросаны маленькие приземистые домишки-лачуги из рваного камня или бетона, в которых жили сезонные рабочие. Они поднимались на рудник в конце апреля. Передовые бригады шли еще по снегу. Для защиты от яркого солнца все отпускали бороды, губы красили дамской "губнушкой", на глазах - обязательные темные очки. Пионерная группа, пробивавшая тропу, шла с осторожностью, внимательно следя за нависшими наверху снежными массами. Разговаривали тихо, стрелять не разрешалось. Громкие звуки могли вызвать сход лавин. Все помнили трагедию, происшедшую в начале пятидесятых годов, когда спускавшаяся поздней осенью бригада в составе восьми человек погибла под лавиной, обрушившейся с ближайшего склона горы. Нашли их только следующим летом.

 

   Прибыв на место, рабочие начинали откапывать из-под снега жилье, производственные помещения, расчищать дороги и канал Казнокской ГЭС, лежащей в нескольких километрах ниже фабрики. Главной задачей было, как можно быстрее запустить электростанцию, дававшую свет и тепло и от которой зависела работа всего производства.

 

   К моменту передачи Майхуринского рудоуправления Такобскому комбинату оплату бонами уже отменили и майхуринские рабочие получали как и все - рублями. Но по сравнению с такобскими работниками оплата труда у майхуринцев, за счет прибавки за высокогорье, была выше.

 

   Контингент работающих на Майхуре был неоднородным. Основной костяк инженерно-технического персонала и квалифицированных рабочих трудился годами. Зимой они жили в Сталинабаде, на своей базе занимались подготовительными работами. Остальные рабочие нанимались только на летний сезон. Среди них были "летуны" и бывшие заключенные, Для поддержания дисциплины руководство рудника было вынуждено ввести "сухой закон" - завоз спиртного (кроме пива) на Майхуру был запрещен. Рабочие работали четыре недели без выходных, а затем на четыре дня спускались в Сталинабад. Там сезонники за это время свою зарплату успевали прогулять, после чего вновь поднимались на рудник, питаясь в рабочей столовой в кредит - "под карандаш".

 

   Несмотря на то, что на Майхуре милиция отсутствовала, серьезных правонарушений в мою бытность там не наблюдалось.

 

   Принимать рудоуправление мы поехали комиссией во главе с главным инженером комбината Селиным В.И. Кроме меня, в комиссию вошли главный механик Крикунов Н. В., начальник Такобской обогатительной фабрики Бобков Н. Г., главный геолог и главный маркшейдер комбината.

 

   Выехали мы на грузовой машине. Главный инженер сел в кабину, остальные расположились на скамейках в открытом кузове. Обзор был прекрасный. Свернув с основной дороги, запетляли по боковому склону ущелья, на дне которого шумела Майхуринка. Местами заднее наружнее левое колесо машины повисало в воздухе, а кабина справа чуть ли не касалась скалы. Проехав речушки Казнок и Як-Арча, по серпантину полезли вверх. Крутые повороты - "тещины языки" - сходу брать не удавалось. Приходилось разворачиваться в два приема. Неприятное ощущение возникало, когда во время поворота, при сдаче машины назад, задняя часть кузова зависала над обрывом. Водитель, выполняя данный маневр, даже не поворачивал головы. Вез нас шофер-ас, осетин Руслан, который эту трассу знал до камушка.

 

   Поразил нас своим мастерством и встретившийся на расчистке дороги бульдозерист Азим. Он иногда ставил бульдозер в такое положение, что нож зависал над бездной. Как Азим чувствовал границу дозволенного, причем, на рыхлом грунте, уму непостижимо. Чуть нарушишь равновесие, и бульдозер вместе с бульдозеристом загремит под обрыв на сотню метров вниз.

 

   С неопытными шоферами это, видно, и случалось: внизу у воды местами валялись перекореженные и ржавые остовы автомашин.

 

   Не все водители могли ездить по этой дороге. Бывали случаи, когда шофер из России или Казахстана, имея права вождения высшей категории, после первого же рейса в Майхуру отказывался от дальнейшей работы.

 

   В Шаите на обогатительной фабрике нас встретило майхуринское руководство. Остановились мы у начальника рудника Дробизова А. М. Воспользовавшись гостеприимством хозяев, обильно поужинали и, наметив план действий на предстоящий день, завалились спать.

 

   Утром, оставив Бобкова на фабрике, мы начали осматривать объекты предприятия сверху вниз - с горного цеха. На машине через узкие скалистые "Медвежьи ворота" поднялись непосредственно к самому руднику. Вокруг вздымались гряды скал. Немного выше по ущелью на фоне голубого неба, выделялся пик с белоснежной вершиной. Левее пика была видна заснеженная седловина перевала с опускающимся с неё небольшим ледником, из-под которого вытекала Майхуринка. Пенящийся ручей сбегал вниз, извиваясь среди моренных камней. За приемной площадкой рудника, где находилась компрессорная, привод канатного подъемника и жилой поселок, речушка разливалась, образуя небольшое и неглубокое озерцо. Я попробовал помыть в нем руки, они заныли: вода была ледяная. Вокруг разлива громоздились россыпи камней и скальных обломков, покрытых ржавым налетом. Это был, так называемый "солнечный загар" - поверхностный слой железа и марганца. Трава на этой высоте не росла.

 

   Над приемной площадкой, почти вертикально, круто вверх поднималась отвесная скальная стена, в которой на высоте 50-70 метров виднелись окна - отверстия горных выработок. Это напоминало старые скальные китайские жилища или Гранитный дворец колонистов из "Таинственного острова" Жюля Верна. Из одного "окна" наклонно вниз спускался канат, по которому руда в кузове вагонетки транспортировалась в бункер, а оттуда самосвалами доставлялась на фабрику. Люди поднимались по тропинке-серпантину, проложенному по осыпи, доходящей до другого "окна" в стене.

 

   Когда мы в сопровождении Дробизова начали подниматься по этой тропинке, то пожалели о тостах, поднятых во славу процветания предприятия на вчерашнем ужине. Сердце не тянуло, ноги были ватными, сил не хватало. Через каждый десяток метров мы останавливались, хватая воздух и чувствуя себя рыбами, вынутыми из воды. Высокогорье сказывалось. А тем временем Дробизов, быстрым шагом уходил вперед и с улыбкой ожидал нас на очередном повороте.

 

   Зайдя в рудник, мы очутились в огромных каменных залах, потолки которых подпирались толстыми целиковыми колоннами из руды. Система отработки так и называлась - столбовая. Представившаяся картина была безрадостная: освещение выработок было плохое, механизация скудная, вагонетки к канатке подавались вручную.

 

   Не лучше обстояло дело и на обогатительной фабрике. Оборудование изношено, щековая дробилка, шаровая мельница и концентрационные столы то и дело ломались, нарушая технологический процесс.

 

   Было ясно, что для увеличения производительности рудника и повышения извлечения металла из руды необходимо провести капитальную реконструкцию как самого рудника, так и обогатительной фабрики.

 

   Хуже всего обстояло дело с электроснабжением предприятия. Мне предстояло тщательно ознакомиться с электрохозяйством и выяснить возможность повышения генерирующих мощностей электростанций.

 

   Для этого мы с электромехаником рудника Палием И. М. спустились на ГЭС, которая была сооружена на слиянии реки Казнок с Майхурой. Там стояло два приземистых здания. В старом была установлена ковшевая гидротурбина мощностью 150 кВт, а в построенном позже - более современная турбина, вращающая шестисоткиловаттный генератор.

 

   Вода на станцию поступала по двум наклонным трубопроводам, опускающимся по склону горы. К водонапорному бассейну вода из реки Казнок подводилась по небольшому отводному каналу, проложенному на крутом боковом склоне глубокого ущелья реки.

   Палий предложил посмотреть водозабор. Для этого мы, держась за веревку, по вырубленным уступам спустились в колодец, пробитый в снегу, заполнявшем весь каньон реки. Внизу был снежный тоннель, в котором слева по ходу, прилепившись к склону, шел бетонный канал, а справа по дну ущелья шумела невидимая в темноте горная речушка. Мы включили на касках шахтерские светильники и по тропинке сбоку канала, а то и по закрывающим канал бетонным плитам, двинулись к водозабору. До него было около двухсот метров. Грунт рыхлый, дресвяной, осыпающийся. Местами бетонная обделка канала имела трещины, из которых брызгали струйки воды, которые размывали тропинку и склон горы. Со снежного свода тоннеля за шиворот капали холодные капли. Палий предупредил, что идти надо осторожно, в случае падения - валиться в сторону канала. Иначе сорвешься вниз в темноту, в речку на дне каньона. Еще больше страху нагоняла мысль о том, что над тобой без всякого крепления лежит двадцатиметровый слой тяжелого опрессованного фирнового снега. Некоторые годы он не успевал растаять даже за все лето. Дойдя до водозабора, мы обнаружили, что он нарушен и требует ремонта.

 

   Когда мы вылезли из колодца наружу и вновь увидели яркое солнце и зелень, услышали пение птиц и посвист сурков, то на себе ощутили, что "жизнь - хороша, и жить хорошо".

 

   С ГЭС на фабрику и на рудник энергия передавалась по линии 6 кВ на низких опорах из стальных труб. Местами до нижнего провода можно было дотянуться рукой. Спасало то, что линия проходила там, где люди почти не ходили.

 

   Произведенный осмотр электрохозяйства позволил мне сделать неутешительные выводы: установленные на ГЭС мощности не используются по причине нехватки воды из-за малой пропускной способности канала и трубопроводов. Расширять действующие гидротехнические сооружения не представлялось возможным: это вызвало бы остановку производства. Встал вопрос о строительстве дополнительных электростанций - ДЭС и ГЭС

.

   По приезде в Такоб наша комиссия на техсовете комбината доложила о состоянии горных работ, переработке руды, механизации и электроснабжении майхуринского производства. Было принято решение о проходке рудоспуска и штольни к нему, вводу электровозной откатки в горном цехе. На обогатительной фабрике предусматривалась реконструкция цеха измельчения и строительство цеха флотации. Для надлежащего энергообеспечения производства предлагалось в срочном порядке построить дизельную электростанцию рядом с существующей ГЭС. Сооружать ДЭС на Шаите не имело смысла: из-за большой высоты, при разреженном воздухе, терялась бы значительная мощность дизеля. Казнокская же ГЭС располагалась гораздо ниже, на высоте 2600 м над уровнем моря, что почти на один километр ниже Шаита. В дальнейшем мы предполагали построить более мощную ГЭС на реке Як-Арче.

 

   Для осуществления намеченного было решено подключить соответствующие проектные организации республики. Вопросами технологии обогащения майхуринских руд в то время занялся инженер-обогатитель, аспирант института химии АН Таджикской ССР, будущий вице-президент Академии Соложенкин Петр Михайлович.

 

   Производство в Такобе было более-менее налаженное. Поэтому в летнее время больше внимания приходилось уделять Майхуре, неоднократно выезжая туда на несколько дней, а то и недель.

 

   Первым делом занялись улучшением работы Казнокской ГЭС. Напорный трубопровод состоял из двух ниток полуметровых стальных труб, проложенных открыто на южном склоне горы. Температурный компенсатор отсутствовал. Верхние сварные швы часто лопались. Для производства ремонта вода из трубопровода спускалась, под солнцем пустые трубы нагревались. После заварки лопнувших стыков пускалась вода, она была ледяная. Резкий перепад температур вызывал сокращение трубопровода, что приводило к разрыву швов в других местах. Все надо было начинать сначала. Это было мучение.

 

   Кроме того, подшипник генератора был установлен на отдельном фундаменте (строители экономили цемент). Во время работы он проседал, появлялась недопустимая вибрация, агрегат станции приходилось останавливать на ремонт. Часто отказывала и защита генератора от коротких замыканий.

 

   Пришлось срочно организовывать дополнительное бетонирование фундаментов и трубопровода, налаживать релейную защиту. На сооружении бетонных тумб под трубопровод, ремонте канала и напорного бассейна нас выручали рабочие из местных кишлаков. Они по крутой тропинке, с мешком цемента на спине, быстрым шагом поднимались наверх. Аборигены были адаптированы к высокогорью. Мы же к напорному бассейну, даже без груза, добирались с трудом.

 

   Через год начало поступать заказанное оборудование. На обогатительной фабрике установили мощную дробилку, смонтировали классификатор и флотомашины. В горном цехе пустили электровоз, заработали скреперные лебедки, резко увеличились проходческие работы.

 

   Доставлять оборудование в Майхуру было не легко. Его приходилось разбирать на транспортабельные части. Автомашины с прицепом на рудник не проходили, длинномеры доставлялись на специально устанавливаемых в кузовах машин "козлах". Трубы и рельсы крепились на них, нависая над кабиной и капотом машины. Для перевозки выделялись особо опытные водители. Фамилии их уже забылись, но имена помнятся. Это был уже упомянутый мной Руслан, его земляки Алик и Петр, а также житель кишлака Зидды, Музаффар.

 

   Последний был хорошим водителем, знавшим особенности всех дорог в округе, но отличался лихачеством. Это его и подвело. Превысив скорость, он на повороте не справился с управлением и улетел в реку Варзоб. Пассажиры встречной машины видели, как его рука долго хлопала по верху кабины, через которую перекатывались бурлящие потоки горной реки. Дверки, видно, заклинило, а может его придавило, сам водитель вылезти из кабины не смог. Помочь ему без соответствующего снаряжения люди на берегу не сумели. Они с криком так и бегали у воды до тех пор, пока рука утонувшего не остановилась в последнем судорожном призыве о помощи. Потом на месте гибели Музаффара на берегу сложили небольшой каменный памятный знак. Проезжая около него наши водители всегда подавали сигнал.

 

   Сколько таких памятников стоит по дорогам Таджикистана. На некоторых, стоящих у поворотов над обрывами, кроме фамилий выбито: "Он поехал прямо". Не доезжая до Оби-Гарма у дороги видна металлическая пирамидка в память моего погибшего друга Саши Цатуряна, а немного дальше, за Рогуном - маленькая каменная стела, напоминающая о моем молодом коллеге по кафедре Абдумалике Бабаеве. На этих местах мои друзья, которые слишком торопились, на своих машинах поехали прямо - прямо в небытие...

 

   Осталась в памяти моя поездка на Майхуру с водителем Петром. Загрузившись, на машине ГАЗ-51 мы в обед выехали из Такоба с расчетом засветло попасть на место. Но, как говорят: "Человек предполагает, а Бог располагает" - до Майхуры мы в этот день не доехали.

 

   Километрах в пяти за кишлаком Гушары дорога была преграждена языком снега, толщиной метра три, вышедшего из бокового ущелья. На расчистке дороги ковырялся один маломощный бульдозер. Дорожники на своей машине поехали за экскаватором, находящимся в нескольких километрах от завала. Очередь из подходящих машин стала расти. Некоторые, видя, что расчистка затягивается, сразу разворачивались и возвращались назад. Мы с Петром решили дождаться открытия дороги. Стало темнеть, экскаватор не появлялся. Сзади нашей машины выстроилось с десяток других. Теперь, даже если мы и захотели бы вернуться, то из колонны выбраться уже было невозможно. Пришлось заночевать. Недалеко стоял, сложенный из бутового камня, небольшой домик дорожных рабочих. В него набилось десятка полтора водителей и пассажиров, среди которых, на земляном полу, расположились и мы с Петром. Было холодно, дверь плотно затворили. Вот тогда я воочию увидел, что значит кислород в нашей жизни. В стенной нише горела керосиновая лампа без стекла. Спустя некоторое время, она начала потихоньку гаснуть. Подумали, что кончается керосин, но, проверив, убедились, что лампа заправлена. Поставили её на пол у дверной щели - пламя разгорелось. Оказалось, что мы в своей хибарке выдышали кислород, и горение затруднилось. А вот люди терпели, человеческий организм вынослив.

 

   К утру завал расчистили. Колонна собравшихся машин по пробитой дорожной техникой снежной траншее медленно двинулась вперед. Часам к двенадцати мы, наконец, прибыли на рудник.

 

   Я любил ездить по этой дороге. Места были красивые: речка Варзоб с чистой бурлящей водой, слева и справа круто вверх вздымаются живописные скалы. В Кабутах, где виднелись отвалы породы заброшенного рудника, на берегу реки росли кусты черной смородины. Местами у дороги встречались небольшие рощи грецкого ореха, в боковых ущельях росли березы, клен и барбарис. На 53-м километре на скале над головой были видны остатки древнего пути: из щелей торчали колья старого овринга.

 

   Недалеко от развилки, в начале Майхуринского ущелья на зеленом пологом бережку стояли три ветлы, под которыми, обычно, водители делали передышку. Если у нас было время, то мы в заводях у бурлящих перекатов успевали поймать на удочки несколько красивых и вкусных радужных форелей. Выше рыба уже не водилась, да и деревья в ущелье исчезали, уступая долинные участки альпийским лугам.

 

   Рядом с Казнокской ГЭС встречались поляны, поросшие разнообразными травами, в которых было много местных грибов-шампиньонов. Травы не косились, верхний слой почвы состоял из векового перегноя. Одна семья, обслуживающая ГЭС, попробовала посадить картошку - урожай превзошел все ожидания. С тех пор большинство работников электростанции все свободное от работы время стали проводить на своих земельных участках.

 

   В одну из зим подвижкой снежных масс на приемной площадке рудника разрушило бункер для руды. Руду из вагонеток канатки пришлось ссыпать прямо на грунт, а для её погрузки в самосвалы мы в разобранном состоянии, по частям доставили в Майхуру экскаватор. Для организации быстрой сборки и ввода его в работу на рудник выехал Крикунов Н. В. Через несколько дней туда вызвали и меня: снегом завалило часть канала у напорного бассейна ГЭС. Пришлось аврально создавать бригаду рабочих, которые вручную лопатами откапывали канал. Мы с Палием, разбившись по сменам, руководили работами по расчистке. Все вроде бы шло нормально. Но как-то Палий понадобился на руднике, а вместо него решил побыть с рабочими на канале Крикунов. Вот тут и произошла беда. Висевший над расчищенным участком канала козырек из тяжелого опрессованного снега рухнул, завалив под собой двух рабочих. Одного быстро откопали, он оказался немного помятым, но вскоре отошел. Его даже не пришлось отправлять в больницу. Другой же погиб. Начались комиссии по расследованию, приехал инспектор "Госгортехнадзора". Все обошлось штрафами и выговорами. Никого не судили - сослались на стихию.

 

   Кстати об инспекторе. Когда он с нами ездил в Майхуру, то перед самым опасным участком дороги всегда вылезал из машины и проходил его пешком. Мы, проехав километра два, останавливались и в ожидании нашего трусливого попутчика устраивали перекур.

 

   Установка нового оборудования и изменение технологии извлечения металлов из руд на Майхуринской обогатительной фабрике вызвала необходимость усиления инженерно-технических кадров. Вместо практика Чабанова Р. начальником фабрики назначили молодого инженера-обогатителя Туниадзе М. А.

 

   С этим Туниадзе произошел занятный случай. По склонам гор, спускавшимся к фабрике, обитало много сурков. Издали, в бинокль можно было наблюдать, как они возились около своих нор. Всегда где-нибудь рядом виднелся столбик сторожевого. И как только появлялась опасность, по всей долине, от одной норы к другой, перекатывался тревожный сурочий свист. Вся колония исчезала в норах. К осени сурки набирали много лечебного жира, из-за которого их и отстреливали. Взяв малокалиберку, отправился на охоту и наш Миша Туниадзе. Но вместо сурка он при выстреле почему-то попал в пасущуюся недалеко от норы корову, принадлежащую местному рабочему фабрики. Хозяин коровы, узнав об этом, заставил нашего "снайпера" выкупить у него раненое животное с простреленным животом. Туниадзе, чтобы замять скандал, деньги заплатил, корову зарезал, но за проданное мясо выручил всего лишь около половины уплаченной за корову суммы. Долго еще мы потешались над нашим горе-охотником, интересуясь, почему он не продолжает свою такую "прибыльную" коммерческую деятельность.

 

   Помнится и другой эпизод, связанный с тем укладом жизни на руднике. Однажды холостяк-маркшейдер, когда завезли пиво в столовую на верхнюю площадку, закупил и прикатил к себе в хибару целую бочку этого пива. Напившись до отвала, он начал приглашать всех своих знакомых. А так как знакомыми были все работающие в горном цехе, то через некоторое время целая смена почти в полном составе не вышла на работу. Начальнику цеха пришлось срочно принимать меры.

 

   Драматически могла закончиться и другая история, приключившаяся с радистом рудника Юрием. Обычно для охраны хозяйства на зиму на руднике оставляли два-три человека по их желанию. Чаще всего соглашались Юрий с женой. Им оставляли необходимые продукты питания, топливо и керосин. Связь с Такобом зимовщики поддерживали по рации, имеющей достаточный запас батарей. И вот, в конце одной из зим радиостанция Майхуры перестала отвечать. Не отзывалась она на наши запросы в течение нескольких дней. Мы в Такобе начали беспокоиться о судьбе зимовщиков. Руководство комбината дало команду готовить спасательную группу для подъема на Майхуру. Вертолеты в ту пору в подобных случаях еще не применяли. И вдруг, по рации пришло сообщение, что на руднике все в порядке. Юрий объяснил, что из-за отсутствия хлеба он был вынужден спуститься в кишлак Зидды за мукой.

 

   Все были удивлены. Куда же делись оставленные двум зимовщикам несколько мешков муки? Причина выяснилась только тогда, когда начался сезон работы рудника. Оказалось, Юрий от скуки из подручных деталей соорудил себе аппарат, и всю муку и сахар перегнал на самогон. Без сахара то жить было можно, а вот без хлеба - трудно. Вот он и спустился по снегу в лежащий в тридцати километрах от рудника кишлак, наказав жене не отвечать по рации. Хорошо, что все обошлось благополучно, в этот период с гор начинали сходить снежные лавины.

 

   Радиосвязь доставляла мне частые неприятности. Она находилась в моем ведении и требовала постоянного контроля за её работой. Начальник связи комбината Никитин Н. отвечал за телефонный коммутатор и одновременно являлся радистом в Такобе. Радиосвязь осуществлялась при помощи полевой аэродромной рации ПАРКС. Сеансы связи проводились в определенное время по азбуке Морзе. Но радисты, для простоты, часто переходили на связь голосом, порой применяя нецензурные слова. Кроме того, чтобы усилить сигнал, они снимали с передатчиков кварцевые стабилизаторы, что приводило к отклонению от разрешенной частоты. Все случаи нарушений тут же фиксировала контрольная станция госбезопасности в Самарканде, присылая нам грозные телеграммы. На основании этих телеграмм республиканская радиоинспекция штрафовала комбинат. А директор всю сумму штрафа перекладывал на меня и Никитина: "Делите, как хотите!"

 

   В августе 1958 года на Казнокской ГЭС сгорела обмотка одного из генераторов, изготовленного ленинградским заводом "Электросила". Нужно было принимать срочные меры для производства ремонта.

 

   В это время в Ленинграде вместе с женой отдыхал наш сосед, техрук горного цеха Семенов П. И. Я послал ему письмо с просьбой сходить на завод и добиться, чтобы они изготовили нам пару секций к нашему генератору. В конце письма я приписал, что для ускорения дела, для "смазки", будет выслано финансовое подкрепление.

 

   На завод Петр Иванович сам не пошел, а послал свою жену - она в таких делах была более пробивной. Та нашла на заводе нужного человека и, не разбираясь в технических тонкостях, отдала ему мое письмо, предварительно загнув приписку о финансовой поддержке. Читая письмо, работник завода приписку отогнул, быстро сориентировался, нагородил кучу трудностей, но всё же пообещал помочь.

 

   Получив сообщение об этом, я в кассе комбината получил необходимую сумму (мне её провели как премию), оформил отпуск и вылетел в Ленинград. Пока секции готовили, я отдохнул и познакомился со своей будущей женой Тамарой. К моему возвращению из отпуска секции были уже в Такобе.

 

   Прилетев, я тут же вместе с обмотчиками выехал в Майхуру восстанавливать генератор. Вечером работники Казнокской электростанции в своем домике среди гор потчевали меня местными жареными грибами с картошкой, маринованным горным луком анзур и поили чаем со сгущенкой. А я в это время вспоминал о том, что еще позавчера сидел с Тамарой в шикарном кафе на Невском за бокалом шампанского.

 

   К открытию сезона 1959 года мы получили новую дизельную электростанцию тоже чешского производства. Как только открылась дорога и на Казноке с площадки, намеченной под строительство ДЭС, сошел снег, тут же приступили к рытью котлована и заливке фундамента. Дизель доставили в разобранном виде. Монтировали оборудование ударными темпами в две смены. Эта стройка напоминала возведение эвакуированных заводов во время Отечественной войны на новом месте. Мы сначала установили дизель, запустили его, а потом только начали поднимать стены здания и сооружать перекрытие. Такой способ строительства позволил нам получить дополнительную электроэнергию уже через месяц с начала рытья котлована под ДЭС.

 

   К этому времени был закончен проект сооружения на реке Як-Арче ГЭС мощностью 1200 кВт. Мы подали в Совнархоз заявки на необходимое оборудование и материалы, а сами приступили к подготовке площадок под здание станции и напорного бассейна. Наметили трассу подводящего канала и место водозабора. Вода должна была забираться из реки Як-Арча, которая впадала в Майхуринку в километре выше Казнокской электростанции. В Як-Арчинском ущелье когда-то росла одна арча, из-за чего речка и получила такое название. Ущелье было широкое с пологими травянистыми склонами. В её низовьях снег сходил рано, что давало возможность запускать ГЭС сразу с открытием сезона.

 

   Летом в урочище веял теплый, настоянный на горных травах мягкий и ласковый ветерок, были слышны трели сурков и крики горных куропаток-кекликов, паслись отары овец. Каким диссонансом в эту идиллию ворвались взрывы, которыми мы начали углублять котлован под здание ГЭС.

 

   Запомнился эпизод, когда мы при взрывах спрятались в рядом лежащие стальные трубы большого диаметра. Камни от раздробленной взрывом скалы с таким звоном и щелканьем стучали по трубам, что у нас в ушах чуть не полопались барабанные перепонки. Мы были готовы выскочить из своих убежищ под град падающих камней, но, к счастью, этот камнепад быстро закончился.

 

   Строить саму станцию мне уже не пришлось. В 1961 году я перешел на более солидную по своим масштабам стройку - возведение Нурекской ГЭС на Вахше.

 

   * * *

   Прошло больше десяти лет. В 1972 году я, работая над диссертацией, производил эксперименты по определению воздействия электрического тока на организм человека в условиях высокогорья. Одним из доступных и недалеко находящихся объектов для проведения нужных замеров была Майхура. К тому времени рудник был уже выработан, на его месте работала одна из партий Южно-Таджикской геологоразведки, со знакомым мне электромехаником. К нему я и обратился за помощью. Поехали мы с ним с тем же водителем Русланом уже работавшим в ЮТГР. Большая часть дороги лежала теперь по левобережью р. Варзоб, где было меньше выходов селей. В Майхуринском ущелье дорога была заброшена, больше напоминала широкую тропу со следами автомобильной колеи, по которой изредка проезжала машина геологов.

 

   Подъехав к Казноку, я увидел заброшенные здания бывших электростанций. Они зияли пустыми глазницами окон и были без крыш. На Як-Арчинской ГЭС с горем-пополам работал один агрегат, вырабатывая энергию для геологической партии. В Шаите от обогатительной фабрики остались только стены. На верхней площадке торчали погнутые рельсы и под размытыми породными отвалами валялись покореженные кузова вагонеток. Внутри горных выработок и в окрестностях бывшего рудника работали всего лишь две-три буровые установки геологов.

 

   Тоскливо было смотреть на это "мертвое царство", вспоминая, как еще недавно здесь бурлили производственные страсти, сновали автомашины, слышался смех и ругань, шум механизмов.

 

   На ночлег мы с электромехаником расположились в одной из лачуг. Было холодно, спали в спальных мешках. Утром, выйдя наружу, я увидел странную картину. К протекающему рядом холодному горному ручью на четвереньках подполз один из рабочих геологической партии, окунул лицо в воду, напился и тут же на бережку лег отдышаться. Минут через пятнадцать он с трудом встал и, пошатываясь, поковылял в свое жилище. Видно "сухого закона" в ГРП не существовало.

 

                 Я за два дня постарался произвести свои замеры и с тяжелым

            чувством от увиденного вернулся домой.

 

   Последний раз о майхуринских местах я слышал в конце восьмидесятых. Дорога через Анзобский перевал на зиму закрывалась. Чтобы обеспечить круглогодичное сообщение с северным Таджикистаном, решили под перевалом пробить транспортный тоннель. Но слабые и водообильные горные породы в районе Анзоба не позволили проложить тоннель в этом месте. Тогда приняли другой вариант - разведочную штольню начали проходить в верховьях р. Майхуры. Довести замысел до конца не удалось. Началась перестройка.

 

НАЗАД                            ОГЛАВЛЕНИЕ                 ДАЛЬШЕ