Глава 17


ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ В ТАКОБЕ

  

   К концу пятидесятых годов основное месторождение руды в Такобе стало иссякать. Потихоньку пошла руда с Кандары. Но она была очень бедная. Чтобы как-то удержать былую производительность, в дополнение к уменьшившимся объемам концентратов флюорита и свинца, на обогатительной фабрике наладили извлечение цинка. Однако потребителей цинкового концентрата не находилось. Совнархоз запланировал построить в Такобе фабрику по изготовлению цинковых белил, а до этого сырье стали складировать на берегу речки у столярки. Фабрику так и не построили, в 1961 г. (уже без меня) большими паводковыми водами весь заготовленный цинковый концентрат снесло. Пропал многолетний труд сотен человек, комбинат понес большие убытки.

 

   Несмотря на то, что производительность падала, нам, техническому персоналу, работы все прибавлялось и прибавлялось. Чтобы получить то же количество исходного сырья, приходилось все больше и больше добывать и перерабатывать руды. Рудничное хозяйство разрасталось, на обогатительной фабрике установили дополнительное оборудование. Да и на Майхуре и Кандаре тоже вводились новые мощности. Все это требовало постоянного внимания и обеспечения надлежащего контроля за нормальной работой техники.

 

   Много времени отнимали различные контролеры и инспекторы. Не успеет уехать инспектор "Госгортехнадзора", появляется представитель техинспекции "Совпрофа", за ним жалует работник "Госпожнадзора", а затем "Котлонадзора". Хорошо, что от "Энергонадзора" мы были избавлены: электроэнергию вырабатывали сами, а несчастных случаев от электричества не было.

 

   Каждый контролирующий товарищ требовал к себе внимания и соответствующего обхождения, его надо было кормить (а некоторых и поить), устраивать отдых и развлекать. Много неприятностей доставлял нам инспектор "Госгортехнадзора" Евшиков А. И. Он был дотошный и несговорчивый, спустившись в рудник, проверял каждый предохранитель и каждую счалку кабеля. Увидев отступления от норм и правил, тут же отключал рубильник, ставил пломбу и уезжал в город. За такие простои руководство комбината меня наказывало: лишало премии, объявляло выговоры. Потом я приспособился: во время евшиковских обходов просил электромеханика рудника и дежурного слесаря находиться где-нибудь поблизости, при обнаружении недостатков набрасывался на них, заставляя тут же устранить замеченные недостатки. Инспектор ворчал, записывал неполадку в акт, но участок не обесточивал.

 

   К своим обязанностям я привык, дело шло своим чередом, в семье вроде бы тоже был порядок. Но внезапно к нам пришло горе.

 

   Ян Богуславич в свои 74 года еще работал канальщиком. Он посменно дежурил на напорном бассейне БГЭС. Работа была легкая - надо было следить за уровнем воды и по телефону сообщать об этом начальнику смены. Мы убедили его, чтобы он отработал этот летний сезон, а когда наступят холода - уходил на заслуженный отдых, на пенсию.

 

   Перед маминым днем рождения Ян Богуславич ушел на дежурство в ночную смену. Его сопровождал наш пес Дозорка. Утром к положенному времени наш отчим и отец домой не вернулся. Мы подумали, что он по пути с работы, как это делал не раз, зашел к Алику. В обед выяснилось, что у брата его нет. С мыслью, не утонул ли он в канале, мы помчались на БГЭС. Там сменщик рассказал нам, что он видел, как Ян Богуславич, сдав смену, вместе со своей собакой по тропинке направился в сторону "Прорабского ущелья". Мы, все три брата, двинулись туда на поиски. Облазили все ущелье и боковые распадки, кричали, но Яна Богуславича не обнаружили. Наступил вечер. Мы вернулись домой, поужинали и, захватив с собой брата жены Алика, уже вчетвером продолжили поиски. Стало темно. Проходя по дороге на второй западный поселок, нам показалось, что наверху гряды, возвышающейся метров на сто пятьдесят над дорогой, лает собака. С фонариками в руках, по крутому скалистому откосу, мы полезли наверх. Чем ближе приближались к вершине, тем все тише становился лай. Наверху гряды никого не оказалось. Когда утром увидели в каком опасном месте мы влезли на гору, пересеченную скальными полками, выступами и карнизами, то испугались - днем по этому маршруту подняться бы не рискнули.

 

   О пропаже Яна Богуславича поставили в известность руководство комбината. Нам выделили молодых рабочих, и мы вместе пошли прочесывать склоны и дно ущелья. Напротив того места, где ночью мы слышали лай собаки, в распадке ребята нашли нашего Яна Богуславича. Он лежал в заросшем камышом ручье, обратив лицо к небу. А мы ночью, ничего не подозревая, чуть ниже из этого ручья пили воду...

 

   Пока мы с братьями не прибежали, собака никого к нему не подпускала. Рядом с Яном Богуславичем валялась сумка с грецкими орехами: он ко дню рождения мамы надумал сделать ей подарок, пошел в ореховую рощу по пологой стороне склона, а возвращался по крутой. На обрыве над ручьем наступил на выступающий из земли камень, тот вывернулся, и Ян Богуславич покатился вниз. Сломавшееся ребро прорвало ему легкое. Врачи сказали, что если бы не это, он бы жил еще долго: сердце у него было крепкое.

 

   Похоронили Яна Богуславича на русском кладбище на высоком мысу между Такобкой и Диамаличкой. Наверное в Чехии (или Словакии) еще живы его внучатые племянники, которые даже не подозревают, что в горах далекого Таджикистана покоится их родственник-интернационалист. После великого исхода русских из стран СНГ, вызванного развалом СССР, многие христианские кладбища, в том числе и в Такобе, остались беспризорными. Хорошо если могилки на них только зарастут, а ведь могут оказаться оскверненными и запаханными.

 

   Через день после похорон наш Дозорка бесследно исчез, никто его больше в поселке не видел.

 

   С тех пор в день рождения мамы мы заодно поминаем и Яна Богуславича. Он немного не дожил до рождения своих внучек. Через месяц после его смерти у Алика родилась Люба, а спустя пять месяцев, 2 марта 1960 года у нас с Тамарой появилась дочь Лена. Впервые я увидел её сразу после рождения: она лежала под кварцевой лампой и обсыхала. Знакомая врач, принимавшая роды у Тамары, "по-блату" пустила меня в родильную палату больницы.

 

   В августе 1960 года по линии научно-технического общества меня и еще пять других энергетиков республики направили на Всесоюзную конференцию по экономии электроэнергии, которая проводилась в Красноярске. В составе нашей делегации были и мои техникумовские однокашники - Деревенченко А. И. и Акатов М. М. Главный энергетик мясокомбината захватил с собой целый чемодан мясных деликатесов, которые впоследствии нам очень пригодились.

 

   В полете над Сибирью меня поразили бескрайние, длящиеся часами полета, просторы зеленой тайги. Когда добирались из аэропорта до общежития Красноярского лесотехнического института, где нам предстояло расположиться, всех нас обворожили бойкие и розовощекие кондукторши троллейбусов.

 

   Конференция проходила на ТЭЦ, куда мы ездили по старому понтонному мосту через Енисей. Новый современный мост только еще строился. В промежутках между докладами нам устраивали экскурсии. Мы побывали на заводе "Сибтяжмаш", свозили нас в заповедник Столбы, показали строительство Красноярской ГЭС на Енисее. Стройка в то время была заморожена, котлован - затоплен. Плыли в Дивногорск на небольшом катере. Добрый капитан ознакомил нас со всем своим хозяйством, вплоть до машинного отделения. Навсегда запомнился могучий Енисей с его скалистыми суровыми берегами, поросшими густой растительностью. Впереди нас вдоль берега долго шлепал по воде плицами боковых колес и дымил черным дымом старый пароход. Мы догнали его, обогнали, а он все топтался почти на одном месте. Естественно, всем нам вспомнилась знаменитая "Севрюга" из кинофильма "Волга-Волга".

 

   Один из наших товарищей, назовем его Михаилом, попал в неприятную историю. Мы всей компанией решили сходить в ресторан "Енисей", ознакомиться с блюдами сибирской кухни. Во время застолья Мише приглянулась одна из официанток ресторана. Закончив трапезу, мы собрались домой, Михаила уговорить не удалось - он остался. В общежитии до поздней ночи ждали его, но так и не дождались. Рано утром побежали в ресторан и узнали, где проживает нужная нам официантка. На окраине города мы нашли ёе жилье, постучали в дверь какой-то клетушки - нам не ответили. Толкнули дверь и остолбенели... Наш лавелас, свернувшись клубочком на старой телогрейке, спал на полу, а его краля с каким-то мужиком, голая, храпела на кровати. Мы еле растолкали Михаила и повели домой. Он никак не мог понять, где он и что с ним произошло. Бумажник его был пуст.

 

   Долго после этого приключения Миша не мог смотреть нам в глаза, мы же старались не напоминать ему о происшедшем.

 

   Назад от Новосибирска до Ташкента летели на первом советском реактивном пассажирском самолете ТУ-104. Из всех полетов, которые мне пришлось совершить в жизни, этот оказался самым неприятным: душа почему-то ныла, хотелось быстрей приземлиться. Тревога возникала, когда турбины меняли режим работы: вместо монотонного гудения раздавалось меняющееся по тону завывание. При посадке тормозной парашют осаживал самолет, словно коня удила. То ли дело ИЛ-18. В полете только покачиваются концы крыльев. Надежная оказалась машина, до сих пор летает.

 

   В качестве сибирских гостинцев я привез домой кедровых орешков и яблочек-ранеток, которые не произрастают в Таджикистане, а своей крохе Леночке - меховую шубку, так пригодившуюся ей в холодные Такобские зимы.

 

   Тем временем на комбинате началась смена инженерно-технических работников. Уехали главный геолог и главный маркшейдер, начальник горного цеха и заведующая химлабораторией. Их заменили вновь прибывшие. Сменилось и руководство. Совнархоз назначил нам нового директора Болотова М. П. и главного инженера Брянцева В. И. Произошли изменения и в нашем отделе: Крикунова перевели инженером техотдела, главным механиком стал Земченко Н. Ф.

 

   Заметно изменилась на комбинате и общая атмосфера: во взаимоотношениях между людьми стало меньше доброты и больше меркантилизма, появились карьеристы, интриганы и подхалимы. Новый заместитель директора занялся аферами с лесом и пиломатериалами, на чем впоследствии и погорел.

 

   Приходя с работы домой, я частенько стал замечать плохое настроение Тамары , она как-то замкнулась, больше молчала. Наконец, в один из дней, рассказала мне о причине такого поведения: у неё с моей мамой начались трения. В основном это происходило на бытовой почве: то посуду помыла не так, то постирала не по-маминому. Подчас заставал своих женщин, плачущими в своих комнатах. Как мог, старался успокоить и помирить их, но мир между ними после этого длился не долго. Поговорив с Тамарой, мы задумали уехать из Такоба.

 

   В это же время электромеханик Майхуры Иван Палий, с которым у меня установились приятельские отношения, тоже решил перебраться к себе на родину - на Украину. У него в Сталинабаде, в доме, где жили майхуринцы, была двухкомнатная квартира, и он предложил мне вселиться в неё. Мы надеялись, что со временем мне выдадут ордер на это жилье. Но не тут-то было. Только я перевез Тамару с маленькой Леной в эту квартиру, сначала соседи, а затем и официальные лица подняли шум, обвиняя меня в незаконном вселении и требуя освободить занятую нами площадь.

 

   Я обратился к нашему директору Болотову, но он мне навстречу не пошел. Тогда я решил уволиться с Такобского комбината.

 

   В эти годы в стране повсюду шло большое строительство. Строились электростанции, заводы, новые города, каналы и космодромы. У нас в Таджикистане заканчивалось строительство Головной гидроэлектростанции и начиналось возведение Нурекской ГЭС. Я всегда старался идти в ногу со временем, поэтому, поразмыслив, надумал двинуться на одну из строек пятилетки. Съездил к своему знакомому, начальнику строительства Головной ГЭС Ненахову В. Я. Тот посоветовал подумать о работе на строительстве Нурекской станции - стройка грандиозная, есть, куда приложить свои силы и знания

.

   Устроиться на строительство Нурекской ГЭС помог мне все тот же Крикунов. Он перед этим тоже ушел с Такобского комбината и устроился работать прорабом мехработ в Таджикском спецуправлении Всесоюзного треста "Гидроспецстрой" Минэнерго СССР, занимавшегося буровзрывными работами на крупных стройках республики. Этому управлению было поручено и строительство всех тоннелей Нурекской ГЭС.

 

   Первое время контора управления находилась в Сталинабаде в здании Совнархоза рядом с Совмином Таджикистана. Постоянные поездки в Нурек Крикунову не понравились, и он решил уйти из "Гидроспецстроя", предложив свое место мне.

 

   Заканчивая свои Такобские дела, мне часто приходилось ездить в Душанбе (как раз в это время так переименовали Сталинабад) к своей семье. Из этого периода запомнилась знаменательная дата - 12 апреля 1961 года. В городе на центральной площади им. Ленина проходил митинг в честь первого полета в космос космонавта Юрия Гагарина, а в это же время у здания ЦК компартии Таджикистана собрались дехкане (крестьяне) из различных районов республики с жалобой на местное руководство. Разбираться с этим вопросом из Москвы прилетел секретарь ЦК КПСС Козлов Ф. Р. Как шутили местные остряки, он кое-кому "повытряхивал халаты": первый секретарь ЦК КП Таджикистана Ульджабаев был снят со своего поста, председателя Душанбинского горисполкома Бободжанова отдали под суд, получили "по заслугам" и другие местные руководители.

 

   В Душанбе появилась улица им. Гагарина. Наша Леночка впервые произнесла букву "р", повторив название автобусного маршрута "ДОК - ул. им. Гагарина". У неё получилось: "ДОК - Гагар-р-рин".

 

   2 августа 1961 года, договорившись с руководством СУ "Гидроспецстрой", я по переводу перешел к ним на работу. Официально должность называлась - прораб мехработ, фактически же мне приходилось выполнять обязанности главного механика управления. Мы с Тамарой сняли хибарку во дворе у семьи бухарских евреев на улице Красных партизан (организация найм жилья оплачивала) и начали новую жизнь.

 

   Моя такобская эпопея закончилась.

 

   * * *

   Вновь побывать в Такобе мне удалось уже в 70-е годы. Ездили мы туда на Пасху, на кладбище помянуть Яна Богуславича и просто отдохнуть на природе у своих старых сослуживцев.

 

   В Варзобском ущелье вдоль реки как грибы возникли зоны отдыха различных предприятий и организаций. К некоторым из них через речку были перекинуты подвесные мосты. Подъехав к Такобской БГЭС, я увидел, что на месте домика, в котором мы когда-то жили, находится подстанция 35/6 кВ, питающая Такоб электричеством от энергосистемы. Электростанция не работала, водопад исчез.

 

   Комбинат существовал за счет богатой привозной руды из Монголии, которую разбавляли бедной местной из Бегара и Могова. Такобское месторождение было выработано - на склоне горы выше первой штольни среди зелени виднелся глубокий провал.

 

   Мы с Тамарой побывали в доме, где начиналась наша совместная жизнь, в гостях у сменившего меня главного энергетика Демина В. В., при мне работавшего начальником электростанции. Наша бывшая соседка, главврач больницы Раиса Ивановна, державшая пчел, угостила нас хмельной медовухой. Мы помянули её недавно скончавшегося мужа, хирурга Алексея Александровича Еременко, могилка которого была недалеко от оградки нашего Яна Богуславича.

 

   Демин свозил меня на БГЭС. Станция была законсервирована. В машзале было тихо и сыро. С каким волнением и щемящим чувством в груди я подошел и погладил не работающий генератор. Сколько он вынес на своих "плечах". Перед глазами промелькнули кадры двадцатилетней давности: мои друзья и старшие товарищи учат меня запускать этот генератор, я впервые нажимаю нужный ключ, агрегат разворачивается, глядя на синхроноскоп, ловлю момент синхронизации и включаю генератор в сеть. Меня переполняет радость от того, что я справился с этой умной машиной...

 

   Грустно было смотреть на царящее запустение, которое мы увидели, зайдя на обогатительную фабрику и пройдя по поселку. Везде неухоженность, дороги размыты, откосы оплыли, штакетники около домов поломаны и повалены. Все указывало на то, что комбинат доживает свои последние дни.

 

   Зато километрах в десяти за Такобом на плато Сафеддорак "Совпроф" и республиканские комитеты по спорту и туризму открыли горнолыжный маршрут. Там построили базу отдыха, пустили несколько подъемников. Плато стало любимым местом зимнего отдыха душанбинцев, на нём стали проводиться соревнования по лыжному спорту. Была надежда, что этот лыжный центр составит конкуренцию северокавказским лыжным базам. Но грянула перестройка, а затем и борьба за суверенитеты республик. Вместо лыж многие схватились за автоматы Калашникова.

 

   Когда подросли наши дети они, наряду с другими пионерскими лагерями, стали бывать и в Такобском лагере, построенном в ореховой роще за малой ГЭС, а взрослыми они с нами ездили в горы за кишлаком Такоб. Останавливались мы у моего хорошего знакомого, бывшего электромонтера электроцеха, жителя этого кишлака Расулова Нусрата.

 

   У него была большая трудолюбивая семья, все дети - а их было три девочки и три мальчика - знали свои обязанности и без напоминаний с утра приступали к их исполнению. Отец с матерью только наблюдали за их работой и, в случае необходимости, подсказывали как что лучше сделать. Помогать детям в работе на Востоке не принято. Старшие ребята, оседлав своего ишака, отправлялись в горы за травой или дровами, девочки помогали матери убирать и готовить пищу.

 

   Осла в хозяйство Нусрат привез из Каршинской степи. Это был крупный породистый жеребец серо-желтого цвета с темной короткой гривой и таким же ремнем вдоль верха спины - типичный кулан пустынь Центральной и Средней Азии. Ни у кого в кишлаке такого сильного и выносливого ишака не было. На него дети грузили целый стожок сена, садились сами, и он бодро семенил по каменистым горным тропинкам. Из сена торчали только нос, уши да хвост осла. Но нрав у него был отвратительный. К себе подпускал только младшего сына Нусрата, который ухаживал за ним и кормил его. И то, однажды, что-то ишаку не понравилось, он вцепился зубами в плечо своего маленького погонщика. Хорошо, что это было подбитое ватой плечико пиджака - кость руки не затронуло.

 

   Я всегда с завистью смотрел, как дети Нусрата слушались родителей, не пререкаясь с ними и не отлынивая от дел. Все выполнялось спокойно, без суеты, понуканий и без повышения голоса.

 

   В таджикских селениях, особенно в глубинке, до настоящего времени сохранились нормы этического поведения, основанные на адате - древних обычаях, поучениях и советах нравственного характера. Детям с малых лет внушается уважение к старшим, почитание родителей, неукоснительное соблюдение правил гостеприимства и вежливости.

 

   В ираноязычных странах молодому поколению стараются привить основные принципы социального поведения не только в семьях, но и в школах, институтах и средствах массовой информации. И сейчас еще в афганских школьных учебниках можно встретить предписания морально-этического характера.

 

     Вот некоторые из них:

 

   "Нельзя входить без разрешения в чужой дом или комнату. Если разрешение не получено, следует вернуться обратно. Не следует вмешиваться без разрешения в чужие дела, не следует прислушиваться к чужим разговорам. Нельзя читать без разрешения чужих писем. На улице и базаре следует соблюдать осторожность, чтобы не толкнуть кого-нибудь. Когда несколько человек идут по дороге (тропе), им следует идти гуськом, чтобы не мешать другим людям. Когда кто-нибудь говорит, следует слушать. Если вы тоже хотите что-нибудь сказать, потерпите, пока не кончит другой, потом попросите разрешения и тогда говорите. Никогда не нарушайте покоя других людей. Если кто-то спит, ведите себя тихо, не шумите. Если вы развлекаетесь поблизости от чьего-нибудь дома, никогда не нарушайте покой живущих в нем людей. Всегда следует заботиться о том, чтобы не причинить кому-либо ущерб. Если вы хотите сделать или получить что-нибудь, чего хотят другие люди, следует подождать, пока настанет ваша очередь, и только тогда осуществить свое намерение; никогда не следует стараться добиться чего бы то ни было раньше других. Уважайте и почитайте других - они будут уважать вас и станут вашими друзьями".

 

   Неплохо бы эти общечеловеческие ценности почаще напоминать нашей современной молодежи. Общество от этого только бы выиграло.

 

   Вместе с этим хотелось бы отметить и другое. Работая в Таджикском политехническом институте, с сожалением мне пришлось наблюдать как у местных сельских ребят, попавших в городские условия, постепенно происходит трансформация традиционных норм поведения и, чаще всего, не в лучшую сторону. В начале 90-х годов в Таджикистане многие молодые люди, разоженные политиканами и религиозными экстремистами, включившись в междуусобные разборки, вовсе забыли о морали. Они, вдруг, ни за что начали убивать своих учителей и ученых, известных деятелей культуры, своих единоверцев по каким-то причинам, не понравившимся им. И все это делалось под флагом борьбы за демократию и национальную независимость.

 

   Еще в восьмидесятые мы с местным населением жили в мире и согласии. Расуловы принимали нас с искренней радостью и уважением. Нам отводилась отдельная комната, растилался дастархан, готовился плов. Младшим детишкам хозяев мы привозили подарки.

 

   Поев и отдохнув, мы, когда одни, а когда в сопровождении старших Нусратовских детей отправлялись в ближайшее ущелье. Вдоль речушки с прозрачной, пенящейся на водопадах водой поднимались к снегам. На пологих склонах ущелья росли деревья грецкого ореха, выше - арча. Небольшие долинки были покрыты буйной растительностью, разнотравьем, в котором на фоне зелени как огоньки светились красные тюльпаны - не чета садовым голландским: цвет яркий, сочный и флюоресцирующий. Попадалась горная лилия, повсюду торчали "лисьи хвосты" - эремурусы. От камола и югана по всему ущелью разносился особый, пьянящий запах. Прикасаться к югану было опасно - он обжигал, оставляя на теле водянистые волдыри.

 

   В расщелинах скал и на осыпях росла "чукура" - горный ревень. Местами встречались грибы, которые хозяева жарили нам на зигирном (льняном) масле. Какая это была вкуснотища!

 

   Весной недалеко от кишлака по ночам слышалось пение соловьев, а днем кричали иволги и куковали кукушки, на деревьях можно было заметить пролетных райских мухоловок - этаких маленьких фазанчиков с хохолком как у жаворонка. В верховьях ущелья кричали горные куропатки-кеклики. У местного населения была интересная примета: как закукует кукушка, значит в Кабадиане (на 250 км южнее) начал поспевать урюк.

 

   Однажды Нусрат принес сверток, завернутый в поясной платок, пригласив меня посмотреть содержимое. Мы сели на айване (открытой веранде перед домом) и развязали платок. Там оказались бумажные деньги: николаевские, Российской федерации 1919 года, большие разлохмаченные ассигнации Бухарской республики. Встречались листы даже неразрезанных купюр с подписью наркома финансов Н. Красина. По номиналу мы насчитали более чем на сорок миллионов рублей. От денег шел запах земли и тлена.

 

   Клад Нусрат нашел в глиняном кувшине, вмазанном в стену, когда разбирал дом умерших родителей. Отец Нусрата - Расул - до советской власти был амлякдаром - сборщиком податей. Я посмеялся: "Наверное в кувшине было и кое-что более ценное?" Нусрат ответил: "Ба худо (клянусь Богом), кроме этих денег в кувшине больше ничего не было".

 

   Семья Расуловых приезжала к нам в гости в Душанбе. Я помог Нусрату закончить Курган-Тюбинский энерготехникум, а его старшему сыну - вечернее отделение нашего института. В конце 80-х он стал главным энергетиком уже отживающего Такобского комбината. Перед нашим отъездом из Таджикистана Нусрат стал болеть и года через три скончался. Наши связи с Такобом прервались навсегда.

 

   Когда умерла наша мама, то согласно её прижизненной просьбе, мой брат Славик попытался похоронить её в Такобе рядом с Яном Богуславичем. Сделать это ему не удалось. В Варзобском районе шныряли боевики, проехать в Такоб было опасно. Похоронили маму на кладбище в Душанбе.

 

НАЗАД                          ОГЛАВЛЕНИЕ                          ДАЛЬШЕ