Глава 24


РАБОТА НАД ДИССЕРТАЦИЕЙ


   Приняли меня в институт на должность старшего преподавателя. Наша кафедра готовила специалистов по электрическим станциям, сетям и электроснабжению промышленных предприятий, городов и сельского хозяйства. Мне поручили читать лекции и проводить лабораторные работы по курсам "Электрическая часть станций и подстанций" и "Электробезопасность". Я как-то быстро познакомился с коллективом не только своей кафедры, но и всего факультета. Проблем с чтением лекций не было, приходилось лишь усиленно готовиться - просматривать свежую специальную литературу и писать конспекты. Вдобавок к нагрузке в институте, по вечерам я ходил в техникум, где дочитывал электрикам дисциплину, начатую в прошлом году.

 

   Усманов года три назад закончил аспирантуру и защитил диссертацию на кафедре "Электрификация горных предприятий" (ЭГП) Московского горного института (МГИ). Поэтому, когда речь зашла о моей научной работе, он в качестве первого (главного) научного руководителя предложил мне своего бывшего шефа, недавно получившего ученую степень доктора технических наук и звание профессора - Щуцкого Виталия Ивановича. Вторым руководителем Усманов пожелал стать сам. После согласования с Щуцким, мне была предложена тема диссертации: "Исследование вопросов электробезопасности на горных предприятиях в условиях жаркого климата и высокогорья". Не особенно разбираясь в научной субординации и не представляя "вопросов", которые мне придется решать, я согласился с предложенным. Мы с Усмановым составили план работы над диссертацией, Виталий Иванович подкорректировал его и утвердил. Я приступил к его выполнению. Для поступления в заочную аспирантуру, кроме списка печатных работ, надо было представить еще и реферат, чем я и занялся в первую очередь. Пришлось посидеть в библиотеках города.

 

   Одновременно, мы с цементным заводом заключили хозяйственный договор на проведение опытно-конструкторской работы по компенсации емкостных токов в электрических сетях предприятия. Значительные исследования в этой области проводилась в Челябинском политехническом институте. Меня, как ответственного исполнителя, направили туда в командировку. На кафедре "Электроснабжения промпредприятий" ЧПИ я ознакомился с проводимыми по данной теме работами, взял необходимую литературу. Хорошие контакты и надолго у меня установились с уже не молодым доцентом кафедры Маврициным А.М., который пригласил меня в гости к себе домой и познакомил с членами своей семьи. Александр Михайлович свозил меня в Коркино на известный всей стране угольный разрез, где он раньше работал. Стоя на борту карьера и, наблюдая как на дне его движутся, будто игрушечные, электровозы, тянущие составы с углем, я удивился мощи человека - вырыть в земле такой огромный искусственный кратер. Через год Маврицин прислал мне написанный им и только что изданный учебник по электроснабжению открытых горных работ со своей дарственной надписью.

 

   Чтение лекций в институте и техникуме, проведение хоздоговора с цемзаводом, работа над диссертацией требовали много усилий. Большинство дней я уходил утром и приходил домой после одиннадцати вечера. Вечерние занятия возбуждали мозг, после них я долго не мог заснуть. Приходилось работать и по воскресеньям: нужно было готовиться к лекциям, посидеть над рефератом. Много времени отнимала и общественная работа: всякие собрания, заседания, дежурства в качестве дружинников и другое. А тут еще Усманов нагрузил меня административными делами по кафедре - следить чтобы не было срывов занятий, вместо него ходить на не очень ответственные заседания деканата и ректората. Кроме того, под предлогом, что это мне пригодится, он поручил мне готовить отзывы на поступающие на его имя авторефераты диссертаций. Просмотрев написанное мною, он проставлял знаки начала абзацев и отдавал в печать машинистке. Подписывал отзыв только своей фамилией, требуя при этом проконтролировать его срочную отправку. Приходилось писать за него и другие деловые бумаги. Правда, почувствовав, что по многим вопросам ко мне стали обращаться больше, чем к нему, он снял с меня некоторые обязанности.

 

   Весной 1972 года я, взяв командировку по хоздоговору в МГИ, отправился в Москву. Как всегда, с гостиницами было сложно. Простому люду с трудом, но все же можно было устроиться в гостиницах ВДНХ. Я в сетку насыпал молоденькой редиски, которая у нас в Таджикистане уже выросла, и, подойдя к стойке администратора в гостинице "Заря", положил сетку с редиской на вид. Администратор Зинаида Ивановна (у меня сохранилась записная книжка с её именем и отчеством) ответила привычным: "Мест нет!", но, бросив взгляд на редиску, попросила подождать. Через некоторое время она вышла из-за стойки и провела меня в камеру хранения, где я отдал ей свой презент. Спустя полчаса мне предоставили приличный и недорогой одноместный номер на третьем этаже.

 

   На другой день я отправился в институт. МГИ находился в старом здании на проспекте Ленина, недалеко от метро "Октябрьская". В конце двадцатых годов там размещалась Всесоюзная промакадемия, которая готовила квалифицированных командиров промышленности. Разыскав кафедру ЭГП, я дождался, когда профессор Щуцкий закончит лекцию и представился ему. Профессор был крупным мужчиной моего возраста с тяжелым подбородком и громким раскатистым голосом. После беседы с ним, он познакомил меня с заведующим кафедрой, профессором Гладилиным Львом Вениаминовичем. Они просмотрели мой реферат, содержание и график выполнения диссертации. На ближайшем заседании кафедра утвердила тему моей работы, научных руководителей (Щуцкого и Усманова) и приняла решение о принятии меня в заочную аспирантуру. Спустя неделю вышел приказ по институту о моем зачислении.

 

   Ежедневно бывая на кафедре, я постепенно познакомился со всеми её сотрудниками. Коллектив состоял из трех разновозрастных групп. Самая старшая группа - это корифеи, известные горные электротехники, профессора: Озерной, Мартынов и, уже названный, Гладилин. Каждому из них было за шестьдесят, Мартынов из-за болезни появлялся на кафедре редко. К старшим относился и пожилой заведующий лабораториями Финк А. А. В средней группе преимущественно были доценты: Переслегин Н.Г., Плащанский А.А., Глухарев Ю.Д., Бацежев Ю.Г. и недавно получивший звание профессора, мой шеф Щуцкий В.И. В группу молодежи входили ассистенты и аспиранты кафедры. Среди них был и преподаватель нашей кафедры в ТПИ Мадусманов А.М.

 

   Старики были прежней закваски: культурные, обходительные и доброжелательные. Профессор Озерной, по книгам которого выучилось не одно поколение горных электротехников, являлся почетным членом немецкой Фрейбургской академии. Помнится, когда я при сдаче кандидатского экзамена по специальности готовился для ответа, он подошел и, склонившись надо мной, тихо спросил: " Вам все понятно? Может есть затруднения?" Я поблагодарил его за участие, с ответом на вопросы в билете справился самостоятельно.

 

   Готовился я к сдаче экзамена, в основном, в библиотеке института. Стены широкого коридора рядом с библиотекой были увешаны портретами русских корифеев горного дела. Коридор напоминал Галерею портретов русских военачальников 1812 года в Эрмитаже. Иногда, захватив с собой нужную литературу, я уходил в Главный ботанический сад АН СССР, который раскинулся за ВДНХ, недалеко от гостиницы, где я остановился. Устав от занятий, бродил по аллеям сада, знакомясь с его растительностью. Как-то, подойдя к небольшому песчаному участку, покрытому чахлой травкой, камышом и низкорослыми кустами, я почувствовал, что подобный ландшафт я уже где-то встречал ранее. Приглядевшись, я узнал знакомые мне еще с детства солодку, терескен,, джангальник, каперсник и различные солянки, которые мы встречали при охоте и рыбалке в поймах наших рек. На краю участка я увидел табличку, которая объясняла, что здесь представлена тугайная и пустынная растительность Средней Азии.

 

   В свободное от занятий время я навещал своих старых знакомых - Бланков. Иван Иванович, имея квартиру в Москве, после Нурека перешел работать во Всесоюзное объединение "Гидроспецстрой" (бывший наш трест). При встречах он жаловался, что никак не может привыкнуть к этой чиновничьей работе, - " то ли дело мы с тобой работали". Уходя от Бланков. я оставил им свой номер телефона в гостинице. И вот что из этого вышло.

 

   За несколько дней до отъезда домой у меня в гостиничном номере раздался телефонный звонок. Подняв трубку, я услышал: "Это товарищ Хакел?" После моего утвердительного ответа, мой собеседник, не представившись, твердым и безапелляционным голосом спросил: " Это вы привезли наркотик из Таджикистана?" Я потерял дар речи, меня бросило в жар. Наступила пауза. И тут в трубке раздался смех. Оказалось, меня таким образом разыграл мой бывший начальник Минаков Н.В., приехавший в командировку из Североморска. Зайдя в объединение "Гидроспецстрой" проведать своих бывших коллег, он повстречал нашего общего знакомого Бланка, который и дал ему мой номер гостиничного телефона. Через полчаса мы сидели у Николая Владимировича в номере в гостинице "Останкино" за бутылкой шампанского, смеялись над его "милой" шуткой и вспоминали свою совместную работу в Нуреке...

 

   По возвращении в свой институт пришлось нагонять отставание - вычитывать лекции, которые я пропустил из-за своей поездки в Москву. Нужно было побольше поработать и со своими дипломниками. Среди них был способный студент В. Бергман, который выполнял проект по теме, связанной с нашей хоздоговорной работой. Защитив проект на "отлично", он был направлен в республиканский Научно-исследовательский отдел энергетики. Там он написал диссертацию, в Москве её защитил и получил кандидатскую степень. Позже, вместе со своим братом, тоже нашим выпускником, Бергман уехал в Германию, подтвердил там наш диплом и стал работать по специальности.

 

   В моей диссертационной работе для обоснования критериев электробезопасности надо было провести эксперименты на людях. Взяв за основу уже опубликованные способы, я разработал свою безопасную методику проведения измерений, которую согласовал с Усмановым. Мы раздобыли необходимую медицинскую аппаратуру, связанную с электротерапией. Кое-что добавив к этим аппаратам, я получил безопасную портативную измерительную установку. Опробовав её на своих коллегах, выехал в Майхуру для проведения массовых замеров в условиях высокогорья. Моими "подопытными" были рабочие геологической партии, работавшие на высоте около четырех тысяч метров над уровнем моря. Факт проведения замеров был зарегистрирован в специальном журнале и подтвержден электромехаником ГРП.

 

   И тут у меня произошел сбой. В левом подреберье все чаще и чаще стали появляться тупые боли. Медики признали пневмонию и положили меня в Республиканскую клиническую больницу в Кара-боло. Поколов меня различными антибиотиками, на всякий случай удалили гланды. Боль не прошла. Лечащий врач, заявив, что я для неё - армянская загадка, выписала меня домой. После этого я прошел.обследование в клинике при мединституте у профессора Зайцевой. Там меня чуть не угробили окончательно. Лечащий врач предписала мне новокаиновую блокаду и сама ушла домой. Молодой врач-стажер со студентами старших курсов, увидя запись врача, решили блокаду провести самостоятельно. В операционной они со смехом, используя большущий шприц, влили мне под ребра пол-стакана спирта с новокаином. И при этом еще шутили: "Если вы не выпиваете, мы вас сейчас напоим!" В палату они меня привезли уже на носилках - у меня стало прерываться дыхание. Прибежал дежурный врач, который стал заглядывать мне в зрачки. Поднялся переполох. Мне дали чего-то выпить и положили на левый бок. Через некоторое время я отошел, дыхание постепенно наладилось. На другой день на планерке у профессора был слышен её громкий голос - за происшедший случай она устроила разнос моему лечащему врачу. Что уж студенты умудрились сделать со мной, мы у себя в палате так и не узнали. Вскоре меня оттуда с непрекратившейся болью выписали. Положили меня в больницу по ул. Советской. Там начали лечить вначале от язвы желудка, а затем от воспаления поджелудочной железы. Чем только меня не пичкали и не кололи. В конце лечения объявили: "Кажется, язвы у вас и не было".

 

   Такое "лечение" довело меня до того, что у меня остались кожа да кости, все тряслось. А так как боли не проходили, то я вбил себе в голову, что у меня что-то неизлечимое. Я даже пригласил своего друга Земченко Н. Ф. и попросил его, в случае чего, не забыть мою семью. Так прошла зима. У врачей появилось подозрение на мой позвоночник. Меня решили обследовать в костной клинике в Орджоникидзеабаде. Когда я находился там, в Душанбе в отпуск приехал профессор Щуцкий В.И. Они с Усмановым проведали меня и пожелали быстрейшего выздоровления.

 

   Дело пошло на лад, после того как меня осмотрел психоневропатолог. Он заявил: "Ничего у вас страшного нет. Врачи запутались в диагнозах. Вам надо уходить из больниц, постараться успокоиться и заняться своими нервами. Попейте транквилизаторы и успокаивающие препараты". Я последовал его совету. Как раз началось лето, стал загорать и купаться на речке. Постепенно боли исчезли.

 

   С тех пор доверие к медицине и к её работникам у меня пошатнулось. Они в те годы больше думали о соматических болезнях, врачей, умеющих распознавать функциональные расстройства, было мало. Сейчас я более-менее изучил свой организм, стараюсь вылезать сам. Конечно, когда припрет - без врачей не обойдешься, в простых же случаях, предпочитаю обходиться домашними средствами.

 

   В мае 1973 года нашего Сашу призвали в Армию. Службу свою он проходил в ракетных частях ПВО под Воскресенском, во втором кольце защиты Москвы. Когда я в ноябре того же года вновь поехал в МГИ на годовую аттестацию, то проведал Сашу. Побыл с ним два дня. Ночевал в доме у старенькой бабушки в деревне Грицкая, находящейся рядом с расположением части. Саша выглядел не плохо, служба у него шла как положено, командиры особых претензий к нему не имели.

 

   Почти половина 1974-го прошла в поездках. В начале года был в МГУ. Официально числился на стажировке, фактически же работал над своей диссертацией. Тогда я впервые попал в Ленинскую библиотеку, с её особой рабочей атмосферой, зелеными абажурами на столах и регулярными проветриваниями читального зала, во время которых, посетители спускались вниз в курилку или перекусывали в буфетах. Приходилось ходить на конференции в Институт охраны труда ВЦСПС, слушать доклады по интересующим меня темам. Обязательно присутствовал при предварительных защитах диссертаций, проводимых на кафедре ЭГП. Вникал в порядки работы московских вузов. Если не было утренних занятий, профессорско-преподавательский состав появлялся на кафедре часам к одиннадцати. Кто проводил занятия со студентами, кто встречался со своими аспирантами. Обедали в институтской столовой в специально отведенном для преподавателей небольшом зале. В дни заседаний кафедры задерживались допоздна. В этом случае зимой на кафедру звонили недовольные гардеробщики, предлагая забрать свою верхнюю одежду. На кафедре было принято негласное правило, согласно которому, профессоров после работы провожали до дому их аспиранты. Иногда они своих шефов отвозили на такси.

 

   Кажется, в это же время с инфарктом слег в больницу мой руководитель Щуцкий В.И. К счастью, все обошлось благополучно. Помню, как при посещении его в больнице, он, лежа на спине на высокой кровати, жаловался мне: "Ну вот, доработался! Сердце - вдребезги!" Только потом я от аспирантов узнал, что у них на кафедре атмосфера не очень-то дружественная, здоровья она не прибавляла. Некоторые преподаватели среднего возраста вели подспудную борьбу против стариков. Бацежев Ю.Г. был членом парткома института и всячески помогал моему Виталию Ивановичу, а тот, став заведующим кафедрой, в нужных случаях поддерживал Бацежева. Такой тандем был выгоден обеим. Вскоре доцент Бацежев стал деканом факультета электрофикации и автоматики.

 

   Старики, видя это, переживали и глотали валидол. В один из моих приездов я узнал, что от инфаркта скончался профессор Озерной.

 

   Закончив свою стажировку, я вернулся домой и вскоре ушел в отпуск. Нашего Сашу после года службы домой на побывку не пустили. Поэтому в июле месяце мы всей семьей поездом отправились к нему. В Грицкой сняли комнатку в доме у одиноко проживающей женщины. В воинской части мы познакомились с Сашиными командирами, нам разрешили столоваться в офицерской столовой. Саша приходил в деревню в дневное время, мы угощали его чем-нибудь вкусненьким, фотографировались. В семейном альбоме сохранилась забавное фото того времени: Лена, одетая в Сашину повседневную гимнастерку, в кирзовых сапогах и пилоткой на голове, стоит на фоне разваленного дома, от которого осталась одна русская печь с трубой. Иногда мы делали походы по окрестностям, ходили в лес за грибами. Двадцать дней пролетели незаметно.

 

   С началом учебного года вновь приступил к занятиям со студентами. К этому времени уже появился некоторый опыт по чтению лекций и проведению практических и лабораторных занятий. Пользуясь связями с энергетиками предприятий, я достал необходимое оборудование и поставил ряд новых лабораторных работ. Особенно мне помогли главный энергетик (впоследствии директор) цементного завода Севастьянов Б.И. и директор Ленинского сетевого района Леонгард А.О. Вместе с выполнением своих основных обязанностей я продолжал заниматься и диссертационными делами: в Такобе провел измерения электрических параметров горнорабочих рудника, а в Нуреке - тоннельщиков Там же провел замеры по определению времени срабатывания устройств защитного отключения..

 

   В начале 1975 года меня вновь отправили на стажировку в МГИ. На кафедре ЭГП произошли изменения - вместо Л.В. Гладилина заведовать кафедрой стал мой руководитель Щуцкий В.И. На занятия к профессорам я ходил редко, больше занимался своими диссертационными делами. Поселили меня в аспирантском общежитии в "Текстильщиках", где проживал бывший наш преподаватель, а ныне аспирант кафедры ЭГП, Горбачев Г.Ф. В этот приезд немало времени было проведено в Ленинке, прослушано несколько защит кандидатских и докторских диссертаций в МГИ и МЭИ,.на которых у меня завязались контакты с коллегами, работающими в той же области науки, что и я. В этом же общежитии остановились и другие преподаватели, приехавшие повышать свой уровень преподавания с разных концов страны. В нашей комнате жил доцент из Владивостока, который все время угощал нас копченой красной рыбой, рядом поселились преподаватели из Иркутска и Свердловска. Вместе с нашим Горбачевым проживал краснощекий, здоровенный детина, ассистент из Красноярска Анатолий - Тоха, как чаще его называли. По вечерам за своими бумагами мы засиживались допоздна. Одурев, уходили по льду замерзшего пруда, лежащего недалеко от общежития, на тот берег, в какой-то парк, где бегали и валялись в сухом снегу. Накислородившись, раскрасневшиеся и возбужденные, возвращались домой, чтобы продолжить работу. Спать ложились поздно, молодежь просыпалась часов в одиннадцать дня.

 

   Но частенько такой режим работы нарушался. К нашим молодым коллегам приходили в гости аспирантки, живущие в соседнем подъезде. Они приносили кофе в зернах и свои кофемолки. На столе появлялось сухое винцо и начинались вечерние бдения. Из всех наших дам мне запомнились наиболее активные аспирантки нашей кафедры Сталина с Урала и Тамара Асанбаева из Казахстана, с которой мне впоследствии пришлось встречаться по научным и учебно-методическим делам в разных городах Союза.

 

   Как-то нас с Горбачевым до слез насмешил наш Тоха. Побывав на ВДНХ, он, не успев зайти в комнату, громогласно заявил: "Ребята! Что я видел! Вот такого большого барана с огромной черной ж...й". Мы попытались ему объяснить, что это не то, что он имеет в виду, а курдюк, и что это был баран нашей таджикской гиссарской породы, отличающейся накоплением жира сзади. - "Попробовал бы ты плов, приготовленный на этом жире." Но сибиряка, привыкшего к своим хвостатым баранам, было трудно в этом убедить. Он твердил: " Какой такой курдюк, это настоящая ж...а!"

 

   Запомнился нам Тоха и в другой, происшедшей с ним, истории. У аспирантов была любимая шутка: запихать какую-нибудь дрянь в вещи отъезжающего товарища. Тоха уезжал раньше всех. Как всегда устроили небольшие проводины. И в это время кто-то из ребят незаметно затолкал ему в уже собранный чемодан старый и закопченный, без ручки, алюминиевый чайник. Через некоторое время мы получили от него открытку: " Ребята! Получил от жены взбучку. Спасибо вам за сувенир! Буду хранить чайник как драгоценную реликвию, напоминающую о проведенном вместе с вами времени!"

 

   В каждом аспирантском общежитии были свои причуды. Например, в Московском энергетическом институте, если у аспиранта в комнате находилась женщина, было принято на наружной ручке двери вывешивать галстук. Это был знак, наподобие торчащей в степи монгольской урги, предупреждающей всех, что здесь арат со своей избранницей крутит любовь.

 

   После моего возвращения из Москвы у нас с Усмановым появилась возможность заключить хоздоговорную работу по исследованию безопасности электроустановок Анзобского горно-обогатительного комбината. ГОК находился в Фанских горах недалеко от озера Искандеркуль. На нем добывались сурьма и ртуть. Я на этом комбинате (тогда его больше называли Джижикрутским) был, когда проведывал своих техникумовских ребят, проходивших там практику. Добирался туда из Самарканда. По пути побывал у своих бывших такобцев: у Анатолия Павлова, ставшего вторым секретарем Пенджикентского района и Николая Речкина - тоже второго секретаря, только Айнинского района.

 

   Теперь же было лето, дорога через Анзобский перевал действовала, и мы отправились на комбинат со стороны Душанбе. Поехали мы туда втроем: Усманов, я и старший лаборант кафедры Кащавцев И. Встретили нас приветливо, поместили в номере люкс своей небольшой гостинички. На другой день нас пригласил к себе в кабинет директор комбината Глазунов И.Ф., где мы вместе с главным инженером обсудили содержание, план выполнения работ и порядок производства экспериментов. Туда же были включены и мои измерения на людях.

 

   Во время нашего обсуждения я заметил недовольство со стороны Усманова. Ему не понравилось, что при решении технических вопросов руководители комбината, в основном, обращались ко мне. Но иначе быть и не могло, ведь я все-таки был горным электромехаником с десятилетним стажем работы на Такобском ГОКе, специфика которого, не особенно отличалась от Анзоба. Усманов же практического опыта работы не имел, он даже не владел терминологией, касающейся горного производства.

 

   Оговорив финансовую сторону, мы подписали договор. Дня три знакомились с производством, поднялись на рудник, обошли обогатительную фабрику, осмотрели поселок. Затем нам хозяева решили устроить отдых на озере Искандеркуль. Выделили машину, погрузили продукты и спальные принадлежности. В качестве гида к нам прикрепили местного жителя, повара из поселковой столовой.

 

   Из горняцкого поселка Зеравшан вдоль речушки Искандер-дарья на грузовой машине поднялись к озеру, носящему имя Александра Македонского. Его пехота и кавалерия побывала в Согдиане в верховьях Зеравшана в 330 году до нашей эры. До сих пор в долинах рек Ягноба и Зеравшана сохранились топонимы, напоминающие те времена. Есть ущелье Фильдара, кишлак Фильмандар. "Филь" - с ирано-таджикского - слон. Не со слонами ли греко-македонского войска связаны эти названия?

 

   По дороге на озеро нас поразили скалы кирпичной и сине-фиолетовой окраски, словно башни, возвышавшиеся по левой стороне дороги. Проехав домики турбазы, мы обогнули озеро и расположились на противоположном от неё берегу, в зеленой тополиной роще, пересекаемой заросшими ивняком, ериками и глубоко врезавшимися в берег заводями. Озеро Искандер-Куль лежит на высоте 2550 метров, вода в нем очень холодная. Я попробовал умыться - руки заныли. Рыба в нем водится очень мелкая, плавает небольшими плотными стайками.

 

   Выбрав сухое место, расстелили паласы и одеяла, повар начал готовить плов и шашлыки. Перед нами простиралась синяя гладь озера, вокруг вздымались пики гор. Обильно и вкусно поужинав, мы прямо в одежде залезли под одеяла, сверху накрылись брезентом и захрапели. Рано утром поспешили к берегу, внимательно наблюдая за поверхностью озера. Бытует легенда, что в утренних лучах солнца над водой озера появляется знаменитый конь Александра Буцефал. По другой - огненный Рахш - конь Рустама из "Шахнаме" Фирдоуси. Мы знали, что это народные вымыслы, но быть на Искандер-Куле и не проверить их, были не в силах. Есть версия, что виновниками этих легенд являются мышьяковистые испарения, возникающие над озером при нагревании воды лучами солнца. В тихую погоду туманные сгустки принимают разнообразные формы, в том числе и похожие на коней.

 

   После обеда мы покатались по озеру на моторной лодке, принадлежащей местной метеостанции, и, свернув свой бивуак, на приехавшей за нами машиной, спустились на комбинат. На другой день, тепло попрощавшись с нашими вновь обретенными знакомыми, мы выехали в Душанбе.

 

   После этой поездки мне пришлось еще дважды побывать на Анзобском ГОКе. Вместе с лаборантом я провел необходимые замеры по определению уровня безопасности электрических сетей рудника и установлению критериев безопасности электротока для человека, работающего на данной высоте.

 

   Поездки на Анзобский ГОК, помимо решения деловых вопросов, позволили мне познакомиться с Кухистаном - страной гор, включающей в себя территорию Пенджикентского и Айнинского районов Ленинабадской области. Край этот богат своей историей и достопримечательностями. Именно в верховьях и в среднем течении Зеравшана находилась историческая Согдиана, которую завоевывал Александр Македонский. В нынешнем Самарканде (греческой Мараканде - столице Согдианы) со времен Тамерлана сохранились известные всему миру комплексы медресе на площади Регистан, мечети Биби-ханум и Шахи-зинда, мавзолей Гур-эмир, в котором похоронен сам Тимур. Когда я с небольшой группой туристов был в мавзолее, осмотрев надгробие с большим куском зеленого нефрита наверху, мы по ступенькам спустились вниз, в помещение, где установлен саркофаг с останками великого завоевателя. Казалось, сама история явилась перед нами.

 

   На востоке, в 68 километрах от Самарканда, в долине Зеравшана лежит современный город Пенджикент, на окраине которого археологи раскопали городище древнего Панча, разрушенного в конце VII века арабскими завоевателями. Выше по Зеравшану, в Айнинском районе в тридцатых годах были начаты научные раскопки замка на горе Муг, при которых были обнаружены бесценные согдийские рукописи, рассказавшие о трагической судьбе прошлого Пенджикента. В бассейне реки Ягноб до сего времени встречаются кишлаки, жители которых разговаривают на языке, сохранившем древнесогдийские слова. Благодаря ягнобцам, ученые расшифровали надписи на согдийском языке, найденные в Пенджикенте и на горе Муг.

 

   В Пенджикентском районе в кишлаке Панджруд, в 941 г. родился "Гомер Востока", родоначальник классической таджикско-персидской поэзии, поэт Рудаки. В конце жизни он из Бухары вернулся в родной кишлак, где нашел свой последний приют. Могилу его нашли уже в наше время. В 1958 году на ней соорудили мраморный мавзолей с древним орнаментом.

 

   Немного ниже поселка Анзобских горняков, у кишлака Рабат, на левом берегу Ягноба видны изогнутые пласты каменного угля. Это центр крупнейшего Фан-Ягнобского каменноугольного месторождения, до сего времени практически не разрабатываемого. Выше выхода углей постоянно курится сизый дымок - глубоко под землей более двух тысяч лет бушует подземный пожар, горит каменный уголь. Еще в первом веке нашей эры Плиний Старший писал: "...ночами пылает огненный вихрь в Бактрийском кефанте", а средневековые арабские путешественники Истархи и Ибн Хаукаль сообщали об "огнедышащих горах Согда". В верховьях урочища Кухи Малик нам местные жители показали места, где охотники и чабаны в "печках", представляющих трещинный выход горячих газов, жарят мясо и готовят лепешки.

 

   Здесь не одну сотню лет люди пользовались минеральными продуктами подземного пожара, выбрасываемыми горячими газами на поверхность. С незапамятных времен до середины ХХ века в Кухи Малике добывали серу, нашатырь и квасцы. При раскопках развалин крепости Сарводи, видных на впадении речушки Пасруд в Фан-дарью, были обнаружены каменные ступы и ванны-отстойники для обогащения серно-нашатырных руд. Эти находки, вместе с имеющимися историческими источниками, позволяют говорить о том, что эта крепость, начиная с VIII века н. э., на протяжении длительного времени являлась крупным поставщиком минерального сырья, используемого для выделки кож, изготовлении пороха и в медицине.

 

   Заканчивая разговор об этом крае, нельзя не сказать о красоте его гор, о Фанах, с их дикими скалистыми ущельями, снежными пиками, вознесенными на высоту более пяти тысяч метров, глубокими провалами долин, горными лесами и озерами удивительной синевы.

 

   Как не вспомнить слова Ю. Визбора:

 

   "Я сердце оставил в Фанских горах,

   Теперь бессердечный брожу по равнинам,

   И в тихих беседах и в шумных пирах

   Я молча мечтаю о синих вершинах".

 

НАЗАД                        ОГЛАВЛЕНИЕ                 ДАЛЬШЕ