Глава 26


СКВОЗЬ ТЕРНИИ - К  УСПЕХУ

 

   Предчувствия меня не обманули. Через два месяца мне сообщили, что Высшая аттестационная комиссия мою работу отклонила: диссертацию надо было защищать в совете по электробезопасности, а не по электрификации и автоматизации. Вместе со мной не пропустили еще троих аспирантов, защитившихся в данном совете на двух последних заседаниях. А вот работу нашего Горбунова, несмотря на то, что он был в такой же ситуации, ВАК утвердила и вынесла решение о присвоении ему ученой степени кандидата технических наук. Кто-то за него порадел.

 

   Настроение упало. Появилась задумка бросить всю эту научно-педагогическую деятельность с её интригами и склоками и вновь уйти на производство. Но к этому времени Усманов продлил свою командировку еще на два года и, побыв месяц в отпуске в Душанбе, вновь уехал в Афганистан. На кафедре начались новые дрязги. Недавно защитившийся кандидат, памирец Давлятшоев Д. Д., с которым я был в неплохих отношениях, стал ссориться с исполняющим обязанности заведующего кафедрой Батаковым В. П. Обстановка накалилась, учебные дела пошли вниз. С целью улучшения сложившегося на кафедре положения, ректорат принял решение вместо Батакова и.о. завкафедрой назначить меня. Пришлось вновь активно включиться в учебную и методическую работу. Со старшими преподавателями Ачиловой Ф. Х. и Сенько Г. М., с помощью лаборантов и студентов-вечерников, мы поставили новые лабораторные работы; в научно-исследовательском отделе энергетики "Таджикглавэнерго" приобрели еще одну расчетно-моделирующую установку, что ускорило выполнение курсовых проектов по электрическим сетям. Я подготовил методические пособия по расчету токов короткого замыкания, которые с помощью декана энергетического факультета, доцента Иноятова М. Б., подключенного в соавторы, были изданы и использованы студентами всех энергетических специальностей. Кроме всего, пришлось заниматься приведением в надлежащий вид помещений кафедры и обновлением информационных стендов. Все это отвлекало меня от думок о неудаче с диссертацией.

 

   Через некоторое время Щуцкий В. И. сообщил о том, что у них в институте появился специализированный совет по специальности "Техника безопасности и противопожарная техника", в котором можно будет защитить мою работу. Я посоветовался с женой, и мы решили еще раз испытать нашу судьбу.

 

   Тамара в это время работала старшим инспектором отдела кадров института химии АН ТаджССР. Зарплата у неё была небольшая, поэтому назначение меня на должность заведующего кафедрой было своевременным - несколько улучшило наш семейный бюджет. Кроме того, я стал научным руководителем ряда хоздоговорных работ, проводимых нашей кафедрой, что также принесло дополнительный денежный доход. Однако увеличение моего заработка особенно не облегчило нашу жизнь. Доведение диссертации до защиты потребовало новых затрат.

 

   Название работы пришлось несколько изменить. Она стала называться: "Повышение электробезопасности при эксплуатации электроустановок на горных предприятиях в условиях жаркого климата и высокогорья". Встала необходимость небольшой переделки диссертации, полной перепечатки её и написание нового автореферата. Предстояли новые поездки в Москву. И хотя я туда ездил в командировки, все равно у семьи приходилось отрывать значительные материальные средства. А как раз в это время наша Лена достигла того периода, когда девушке охота и помоднее одеться, да и с друзьями повеселиться поинтереснее. Приходилось обходиться минимальным.

 

   В начале августа из Афганистана вернулся Усманов и приступил к исполнению своих обязанностей. Протокол с рекомендацией нашей кафедры о защите моей работы в новом совете был подготовлен до него, поэтому здесь он со своей стороны ничего поделать не мог. Но оставалось опасение, что Усманов накляузничает в специализированный совет в МГИ.

 

   К осени 1982 года моя работа, просмотренная В. И. Щуцким, была готова к повторной защите, и я выехал в Москву. Остановился в общежитии "Горняк" недалеко от метро "Академическая" у аспирантов кафедры ЭГП. Вновь пришлось докладываться на заседании кафедры, мне сменили второго оппонента - им стал сотрудник Института горного дела им. Скочинского, к.т.н. Ягудаев Б. М. Первым оппонентом оставили профессора Долина П. А. Когда я пришел к нему домой, они с женой высказали мне сожаление по поводу моего срыва: "Марат Янович, как мы переживали, когда узнали, что ВАК не утвердила вашу работу. Вы ведь уже не молодой". Петр Алексеевич с удовольствием дал согласие на новое оппонирование.

 

   Очень сожалел по поводу моей неудачи и профессор Л. В. Гладилин, который был к этому времени уже неизлечимо болен и на кафедре появлялся редко. Мы все понимали, что Льва Вениаминовича мы видим последние месяцы. Сердце сжималось при мысли, что этот добрый и умный человек вскоре навсегда исчезнет из нашей жизни. Но помочь ему никто уже не мог.

 

   Для перепечатки своей диссертации я нашел платную машинистку-надомницу, которая проживала в Кузьминках. Время поджимало. Мне пришлось съездить к ней даже в день похорон Л. И. Брежнева. В момент погребения его на Красной площади, мы стояли у окна и наблюдали за тем, как под гудки, раздававшиеся по всей Москве, на улицах прекратилось движение транспорта, люди на время приостанавливались. А по телевидению в это время показывали опускание гроба с телом Брежнева в могилу. Один из рабочих резко отпустил веревку, гроб пошел наклонно, раздался стук. Эхо его недобрым знаком разнеслось по всей стране, как бы оповещая, что со смертью Брежнева в СССР закончились стабильные времена.

 

   После перепечатки работы, где-то в мастерской на "Лермонтовской" я переплел её и еще сырой понес секретарю совета Л. И. Кузьмичевой. Та полистала мой труд, обнаружила недостатки (хотя перед сброшюровкой она не находила их) и вернула диссертацию назад. Перепечатав несколько страниц и, вклеив их в работу, со стиснутыми зубами я вновь отправился к Лидии Ивановне. Она, не глядя бросила мою работу на стеллаж: "Ну все. Можете идти". Я, наконец, свободно вздохнул и пошел к Щуцкому принимать валокардин.

 

   В этот приезд в Москву я, между делом, потешил и свое тщеславие. В Ленинской библиотеке в зале каталогов заглянул в ящичек со своей фамилией: там уже было несколько карточек с аннотациями на мои опубликованные работы. В библиотеке горного института просмотрел свою диссертацию, которую защищал в 1979 году. Она была затертая, с пометками на полях и подчеркиванием отдельных абзацев - видно было, что ею пользовались. Все это как-то поддержало и взбодрило меня, я убедился, что работаю не зря.

 

   Кафедра утвердила мне новое ведущее предприятие - институт ВостНИИ, куда потребовалось выслать экземпляр моей работы. Сдав автореферат в печать, я попросил бывшего нашего преподавателя В. Бабурина, оставшегося после аспирантуры работать в Москве, проконтролировать его прохождение в типографии МГИ и забрать готовый тираж к себе. После утрясения всех остальных бюрократических мелочей, я возвратился домой.

 

   Защиту мне назначили на 24 февраля 1983 года. Встретиться с товарищами из ВостНИИ, который находился в г. Кемерове, и поторопить их с отзывом я, ввиду недостатка времени, не мог. Поэтому пришлось звонить преподавателю Кузбасского политехнического института Головко Г. С., с которой когда-то познакомился на курсах ФПК, и попросить её сходить в ВостНИИ и ускорить высылку отзыва на мою работу. Галина Сергеевна была доброжелательным и отзывчивым человеком. Она быстренько организовала получение и высылку в МГИ нужного мне отзыва, за что я был весьма ей благодарен.

 

   У себя же на кафедре со стороны отдельных "коллег" я, вместо поддержки, встретился с актами недоброжелательства. Это, конечно, были Усманов и его клевреты: старший лаборант Кащавцев И. и только что защитившийся преподаватель Горбунов А. Последний также задумал поработать в Афганистане, в связи с чем, любыми путями добивался благосклонности и рекомендаций со стороны Усманова. Он по институту даже распространил слух, что владеет языком дари, но мы то знали, как он им владеет. За несколько дней до моего отъезда на защиту, Усманов пригласил меня в свой кабинет. Туда же он позвал и Горбунова. В его присутствии наш заведующий заявил мне, что он не возражает против моей защиты, но после неё я должен буду покинуть кафедру. Его приспешник сидел и что-то поддакивал. Зная, что в институте я пользуюсь определенным авторитетом и что решение о моем увольнении зависит не только от Усманова, я ответил, что после защиты дождусь решения ВАК, а потом будет видно, что делать дальше.

 

   Вот с таким напутствием (и, представляете, с каким настроением) в начале января 1983 г. я вылетел в Москву на защиту диссертации. В пути произошла задержка. Сидя в самолетном кресле, я по изменению направления солнечного луча в салоне понял, что мы делаем поворот вправо. Вскоре бортпроводница объявила, что по метеоусловиям Москва не принимает, и мы вынуждены переждать непогоду в Нижнем Новгороде. Садились при плохой видимости, на поле аэродрома мела поземка. Вслед за нами приземлилось еще несколько самолетов восточного и юго-восточного направлений. В зале ожиданий аэровокзала скопилось много пассажиров. Я встал в очередь к будке междугородного телефона-автомата позвонить знакомым аспирантам в Москву о том, что я задерживаюсь. И тут произошла неожиданная встреча. За своей спиной я услышал знакомый голос. Еще не видя её, подумал - это Лия Ахеджакова. И, действительно, повернувшись, увидел нашу известную артистку, запомнившуюся всем по замечательным фильмам Эльдара Рязанова "Ирония судьбы..." и "Служебный роман". Она была небольшого ростика, одета в дубленочку, на голове - шапка-ушанка. Лия летела из Фрунзе и также как и мы, застряла в Нижнем. Мы все расшаркались, уступая ей очередь на переговоры. Стоявшие недалеко двое военных, с улыбкой показывая на неё пальцем, долго вспоминали в какой картине она сыграла роль секретарши-модницы.

 

   Добравшись до Москвы, я вновь остановился в общежитии на "Академической". Бабурин привез мне мои авторефераты - их предстояло разослать по определенным адресам: всем республиканским публичным библиотекам, отдельным научным организациям, а также лицам, представляющим отзывы на мою работу. Но прежде чем сделать это, надо было получить разрешение от нескольких учреждений цензуры и главлита. На другое утро я взял такси и стал объезжать их. Начал с канцелярии ЦК КПСС на Старой площади, а закончил в какой-то организации на Кропоткинской, где мне поставили окончательную визу - "В свет".

 

   После того, как разослал авторефераты, приступил к написанию "рыб" (заготовок) отзывов, для тех лиц, которым самим писать их было некогда. По вечерам сидел у себя на кровати в общежитии и на машинке, установленной на табуретке, двумя пальцами тюкал эти отзывы, а на другое утро рассылал их адресатам.

 

   Вскоре мне вновь пришлось встретиться со случаем борьбы, в которой отстаивались не какие-то научные концепции или точки зрения, а сводились личные счеты. На январском заседании специализированного совета защищался соискатель из Кривого Рога. Председатель открыл заседание, диссертант вышел к трибуне и приготовился делать доклад о своей работе. И тут, вдруг, входит Лидия Ивановна и подает председателю какой-то листок. Тот его прочитал, а потом обнародовал его содержание. Как оказалось, один из "коллег", с места работы соискателя, сообщал, что изобретение, указанное в диссертации, они выполнили в соавторстве, и что его товарищ не имеет права защищаться один. Председатель заглянул в список литературы, приложенный к диссертации - в нем приводилось и авторское свидетельство на изобретение, о котором писал "коллега". Его участие там указывалось. Несмотря на то, что сокрытия факта соавторства диссертантом допущено не было, большинство членов совета все же проголосовало за то, чтобы дальнейшее рассмотрение данной работы прекратить. Диссертанту объявили, что защита состоится после того, как совет получит соответствующие документы с места его работы. Надо было видеть, с каким видом снимал с подрамников свои чертежи этот уже немолодой человек: он был весь красный, руки тряслись, ноги не слушались.

 

   Я же, сидя в зале, где проходил совет и, наблюдая за происходящим, думал о своем: через месяц на моей защите может произойти нечто подобное - Усманов не успокоится. В перерыве заседания я от некоторых членов совета по поводу действий Лидии Ивановны слышал негодующие высказывания: ведь она могла придержать кляузу до окончания защиты.

 

   А на кафедре ЭГП в это время была гнетущая атмосфера: всеми любимый профессор Гладилин доживал последние дни. Я собрался сходить проведать его, В. И. Щуцкий меня отговорил: "Лев Вениаминович не встает, вид у него такой, что вы, увидев его, надолго вылетите из колеи".

 

   ...Кончился январь месяц. Начали поступать отзывы на мою работу. В солидные московские учреждения за ними приходилось ездить самому. Побывал в высотках на Калининском проспекте в Минугле и Минцветмете, на ул. 25-го Октября взял отзыв в отделе безопасности "Гидроспецстроя" - там меня еще помнили по Нуреку. Наконец, все необходимые документы были собраны и сданы секретарю спецсовета Кузнецову Ю. Н. Назначили день защиты - 24 февраля 1983 года.

 

   За неделю до защиты я начал обходить и упрашивать членов совета и оппонентов прийти на заседание. В последний вечер перед советом мой шеф дал последние напутствия и порекомендовал лечь пораньше и как следует выспаться. Но куда там! Чуть свет я понесся в Люберцы в ИГД им. Скочинского к своему второму оппоненту Ягудаеву Б. М. еще раз предупредить его, что заседание совета начнется в 14 часов, и что я защищаюсь первым. Приехав из Люберец, вместе с аспирантами подготовили зал для защиты, развесили демонстрационные листы, ребята сбегали и принесли воду для питья - бутылочки, с только что начавшими распространяться "Пепси" и "Колой", расставили на столы членов совета. К двум часам выяснилось, что кворум совета собрался. На душе стало спокойней.

 

   Председатель совета профессор Ушаков К. З. открыл заседание и предоставил мне слово... У меня уже был опыт, защита в этот раз прошла более организованно. Против был всего один человек. После того как меня поздравили на кафедре, я попросил старшего лаборанта заказать стол на пятнадцать человек в ресторане "Варшава", который находился недалеко от института. Мы скромно отметили благополучный исход моей защиты. Моего шефа и оппонентов на торжестве не было, это категорически запрещалось: не дай Бог дойдет до высшей аттестационной комиссии - неприятностей не оберешься.

 

   Через неделю были подготовлены все необходимые документы для ВАК, я в отдельной папке сдал их Лидии Ивановне, распрощался со всеми и отбыл домой.

 

   У себя в институте меня поздравили с успешной защитой, но я то знал, что радоваться еще рано. Мои опасения вскоре подтвердились. Выждав определенное время, позвонил Лидии Ивановне, узнать сдала ли она мое дело в аттестационную комисссию. Та с усмешкой ответила, что все бумаги уже давно там, но что на меня в ВАК уже поступила "телега"-анонимка. Узнав такую "новость", я у себя на кафедре объявил, что до выяснения обстоятельств, со всеми буду здороваться, не подавая руки. Горбунов А., с видом провинившейся собачки, отвел меня в сторону и стал канючить: "Марат Янович, неужели вы думаете, что это я?"

 

   Через некоторое время В. И. Щуцкий по своим каналам достал и прислал мне копию этой злосчастной анонимки. Она была написана, якобы от лица студентки, которая пишет, что я со студентами обхожусь грубо и не заслуживаю присвоения ученой степени кандидата наук. Причем, в написанном от руки пасквиле, твердый знак везде обозначался запятой. Было видно, что это писано не студенткой: в это время молодежь уже не писала таким образом. Кроме того, Виталий Иванович через своего брата - генерала КГБ - провел графологическую экспертизу, которая показала, что анонимка написана женщиной 37-38 лет, имеющей не слишком высокую грамотность.

 

   Аргументы, приведенные в "телеге", меня особенно не волновали, так как я знал отношение своих студентов ко мне. У нас в институте проводились анкетные опросы учащихся (без указания их фамилий), в которых они давали оценку своим педагогам. Согласно этим опросам, по качеству преподавания и симпатиям среди студентов на факультете, я почти всегда завоевывал первые места, что не очень нравилось некоторым моим коллегам. А когда наступало дипломное проектирование, то многие ребята и девчата просили меня стать руководителем проекта.

 

   Высшая аттестационная комиссия попросила ректора института Якубова Н. Х. выслать на меня объективную характеристику и высказать свои соображения по данному поводу. Ректорат охарактеризовал меня с положительной стороны, указав, что "факты", приведенные в анонимке, не соответствуют действительности и вызваны личной неприязнью отдельных лиц по отношению к диссертанту. Но и здесь произошла заминка. При пересылке письма ректора, куда-то исчезла последняя страница с его подписью. Видно кто-то все же продолжал вставлять палки в колеса. Кто это был - мне приходилось только догадываться. Пришлось письмо посылать повторно.

 

   Для ВАК анонимки были не новостью. В восьмидесятые годы большинство защит сопровождалось "телегами". Особенно они густо шли из республик Средней Азии, и чаще всего на лиц, нетитульных национальностей. Хотя и существовало правило не рассматривать письма без подписей, все равно анонимки творили свое черное дело.

 

   В моем случае ВАК, получив письмо из нашего института, через неделю (14 сентября 1983 г.) утвердила решение специализированного совета МГИ и присвоила мне ученую степень кандидата технических наук. Дорого она мне обошлась: двенадцать лет нервотрепок, лишение семьи нормальных материальных благ и потеря времени, в которое можно было бы сделать много полезного.

 

   Когда я получил из ВАК открытку о моем утверждении, большинство преподавателей института искренне поздравляли меня, но несколько человек было разочаровано - их козни окончились неудачей.

 

   С получением степени моя зарплата увеличилась почти вдвое. Жить стало полегче. Наша Лена, окончив в 1982 году университет, была направлена на работу в отдел АСУ министерства транспорта республики. В апреле восемьдесят четвертого она вышла замуж за своего школьного друга Соколова В. А. Наша семья прибавилась - после свадьбы молодые стали жить с нами.

 

   А в стране в начале восьмидесятых начался коллапс власти. После смерти одряхлевшего Л. И. Брежнева Генеральным секретарем ЦК КПСС избрали 68-летнего, серьезно болевшего Андропова Ю. В. Оказавшись во главе государства, он сделал попытку укрепления партийной, государственной и трудовой дисциплины, повышения ответственности кадров, улучшения управления народным хозяйством. Я помню, как на улицах, в кинотеатрах и в магазинах шли проверки по выявлению праздношатающихся в рабочее время. Прижали и работников торговли: они меньше стали прятать дефицитные товары и продукты, директора магазинов и завмаги прекратили выставлять на показ свои личные машины. В Москве за финансовые нарушения в особо крупных размерах отдали под суд и приговорили к высшей мере наказания директора магазина "Елисеевский", расстреляли несколько проворовавшихся работников "Внешторга". Более результативно заработали органы правопорядка, заметно сократились случаи хулиганства, народ как-то подтянулся. Но, к сожалению, Юрий Владимирович не смог свои планы довести до конца. В феврале месяце 1984 года он скончался. Поговаривали, что ему помогли пораньше уйти из жизни.

 

   Сменил его К.У. Черненко - семидесятичетырехлетний болезненный старец, который, ничего не сделав для страны, через год тоже умер. В то время наш ареопаг - Политбюро ЦК КПСС - в основном состоял из людей преклонного возраста, которые уже не могли активно работать ни физически, ни творчески. Управление государством стало ослабевать, многое пошло на самотек. Начался спад производства, с каждым годом все больше и больше стали опираться на нефтедоллары. Понимая, что такая ситуация может привести к плачевным результатам, ЦК решило несколько обновить свой состав, избрав в марте 1985 г. Генеральным секретарем более молодого Горбачева М.С. Кто тогда мог предположить, что с этого избрания начнется постепенное исчезновение советского государства, а потом и всего социалистического лагеря.

 

НАЗАД                    OГЛАВЛЕНИЕ                    ДАЛЬШЕ