Глава 9


У ПРОЕКТИРОВЩИКОВ

 

   После окончания техникума на работе у меня ничего не изменилось. Что я выполнял до этого, то же делал, став техником.

 

   Проектная контора находилась в одноэтажном строении во дворе горисполкома, рядом со зданием Совета министров. Сейчас на этом месте жилой дом работников "Таджикгидроэнергостроя". В дальнейшем судьба неоднократно приводила меня в эти места. Здесь я бывал во вновь построенном здании Совнархоза, там же начинал работать в "Гидроспецстрое". Несколько лет спустя, рядом, в старом здании правительства республики, работал в "Госгортехнадзоре".

 

   В послевоенные годы наш "Горпроект" занимался проектированием небольших коммунальных объектов, а также составлением смет на ремонт зданий и сооружений в пределах города. Штат был немногочисленный. В каждом отделе было по 2-3 человека. Здесь работали архитекторы, специалисты по водопроводу и канализации, сметчики и геодезисты. В электротехническом отделе нас было двое - Павел Андреевич и я. Сметы на свои проекты мы с ним составляли сами.

Проектировщиков обслуживал вспомогательный персонал: чертежницы, машинистки и подсобные рабочие - реечники у геодезистов.

 

   Хотелось бы особо выделить работу чертежниц. Это сейчас, прямо с карандашного чертежа, копии на КСЕРОКСах печатаются на белой бумаге в любых количествах и любом формате. А в наше время чертежницы с оригинала чертили тушью копию на кальке. С этой кальки в темной комнате переснимались светокопии на аммиачной бумаге. Затем в металлических барабанах в парах нашатыря эти копии проявлялись. Чертежи получались коричневые и не всегда четкие. В коридорах всегда чувствовался запах аммиака, а у чертежниц во время проявления слезились глаза. Такой процесс изготовления копий считался прогрессивным. Довоенные синьки делались еще более сложным способом.

 

   Оплата за работу у всех была сдельная: сколько сделаешь, столько и получишь. Кроме того, мы еще подрабатывали и во внеурочное время: заказчики в обход начальства платили непосредственно нам, исполнителям. Получалось быстрее. В целом набегало неплохо. В первые же месяцы работы я получил по 2500-2700 рублей, когда в других подобных организациях оклады составляли всего лишь 800-1200 рублей. Появилась возможность одеться, понемногу высылать родителям.

 

   Хуже обстояло дело с жильем. Наша организация жилплощади не предоставила, и мне пришлось поселиться у своего однокашника Саши Осенмука. Он по знакомству устроился на работу на машинно-экскаваторную станцию не по специальности, но зато с предоставлением двухкомнатной квартиры. В одной комнате расположились мы с Сашей, а в другой - его старенькая мать с Сашиным младшим братом. У них я познакомился с блюдами корейской кухни: кукси, кимчи и другими экзотическими кушаньями. Особо запомнился острый соевый соус (наподобие нашей горчицы), который мы намазывали на хлеб. Вначале я им обжигался, но, привыкнув, без этой приправы за стол уже не садился.

 

   На работе я познакомился с двумя нашими чертежницами. Обе были одного возраста со мной, ростом немного выше меня. Мила - натуральная блондинка с ярко накрашенными пухлыми губами, мягким характером и плавными женскими манерами. Лена - более рассудительная, молчаливая и не бросающаяся в глаза. Она была немка из спецпереселенцев с Поволжья. Раз в неделю Лена со своей семьей ходила в комендатуру и отмечалась там. Выезд из города им был запрещен.

 

   Часто мы втроем оставались после работы и, когда все расходились, начинали дурачиться. Девчата пытались побороть меня, я же старался их защекотать. Стоял хохот и визг, падали стулья, со столов летели рейсшины, линейки и карандаши. Бутылочки с тушью мы предусмотрительно убирали. Барахтаясь, Мила, как бы нечаянно, иногда касалась накрашенными губами моего плеча - на рубашке оставался след губной помады. Потом мы оттирали эти пятна тем же нашатырным спиртом, который применялся при проявлении копий чертежей.

 

   В октябре, по разнарядке, мы всей конторой поехали на субботу и воскресенье на сбор хлопка. В колхозе нам выделили сарай с настланной рисовой соломой на полу, поставили титан для кипячения чая и каждому выдали по фартуку-мешку для сбора хлопка и по три лепешки на день. Вечером после работы при свете фонаря "летучая мышь" мы поужинали и разошлись спать. С одним из сотрудников, заядлым охотником, захватившим с собой ружье, я договорился на рассвете пойти на охоту на уток. На ночь мы с девчатами втроем зарылись в солому в углу сарая. Спали одетые. Утром, когда было еще темно, наш охотник меня искал, но не нашел. Сколько потом по нашему адресу отпускалось шуток, намеков и многозначительных улыбок.

 

   Как-то однажды Лена пригласила меня к себе домой в гости. Жили они в районе радиостанции, у медгородка. Жили бедно, но дом отличался чистотой и уютом, везде белые занавесочки и скатерти, на стенах фотографии в рамках. На ужин подали вкусную лапшу с курицей. Выпили по рюмочке сухого домашнего вина, посидели и разошлись.

 

   Через несколько дней секретарь парторганизации, позвав меня к себе, поинтересовался, в каких отношениях я с Леной. Я ответил, что у меня с ней, так же как и с Милой, простые товарищеские контакты. Он, улыбаясь, предупредил меня: "Ты, как комсомолец, должен быть осмотрительнее. Лена, ведь, на спецучете". Откуда он узнал, что я у Лены был в гостях? В то время я об истинной роли КГБ ничего не ведал.

 

   Сколько тогда у нас в республике было ссыльнопоселенцев. В том числе и немцев, которых сразу можно было отличить по образу жизни: дома всегда побелены, во дворе чисто, жили не богато, но в достатке. Какие среди них были специалисты, особенно в строительном деле! Все ответственные здания: ЦК партии, Совмина, горисполкома, театры, библиотеки и гостиницы, которые строились в те годы, в основном отделывали немцы. Те, кто был побогаче, на строительство своих частных домов тоже приглашали мастеров из немцев. Они все делали аккуратно, качественно и надолго.

 

   В восьмидесятые и в начале 90-х годов почти все немцы уехали на свою этническую родину - в Германию.

 

   На работу я ходил пешком, напрямую через дворы, по переулкам. Однажды, проходя через небольшой скверик (потом на этом месте построят здание "Геологоуправления"), я заметил несколько прохожих, которые, наклонившись, что-то обсуждали. Подойдя ближе, я увидел лежащую на спине убитую молодую женщину, к груди которой с простреленной головой приник капитан-пограничник. Они были одеты, он в форме, платье на женщине аккуратно одернуто. Рядом с ними лежала зеленая форменная фуражка с торчащим из нее стволом пистолета. Я был потрясен увиденным. Впервые в жизни мне представился случай насильственной смерти и, причем, не одного, а сразу двух человек.

 

   Это было ЧП. Целый месяц город только и говорил об этом. Были задействованы все правоохранительные органы. Как потом выяснилось, убил свою жену и её военного любовника из его же штатного оружия, один из злостных ревнивцев.

 

   Сейчас к подобным случаям мы привыкли. Убивают тысячами в год. Убивают прямо на глазах у всех. Стреляют, взрывают и все это беспрерывно афишируется на телевидении с подробным показом происшедшего: кровь, трупы, оторванные руки и отрезанные головы. Ежедневно мы слышим и видим разборки, теракты, не говоря уже о войне между гражданами своей страны. Москвичи воочию, а вся страна по ТВ спокойно наблюдали, как танки расстреливали свой же парламент. Американское телевидение, заранее зная о том, что будет, на крыше соседнего здания оборудовало передвижную студию, откуда на весь мир показывало шоу, разворачивавшееся перед нашим Белым домом. А москвичи, тем временем, рядом в скверике спокойно прогуливали своих собак, гадая попадет снаряд в окно или нет. Как случилось, что за какие-то 10-15 лет мы адаптировались к такому насилию?

 

   Постепенно, под руководством Павла Андреевича, я стал выполнять несложные проекты самостоятельно. Все шло нормально. Но вот при проектировании электрической части базарного гостиничного комплекса я допустил плюху, о которой у нас в конторе долго помнили. Практически, этот комплекс представлял собой современный караван-сарай, в котором должны были останавливаться приезжавшие на базар колхозники. Там была предусмотрена небольшая гостиница, столовая и чайхана. Вокруг них располагались складские помещения и конюшни. При проектировании освещения этих конюшен я, сверившись с нормами, в каждой отдельной секции предусмотрел по одной лампочке. Мой руководитель с таким решением согласился. Когда же проект попал на утверждение к председателю горисполкома, тот все перечеркнул, приписав свое замечание: "Лошади газет не читают! Достаточно поставить во дворе столб со светильником!" Коллеги после этого над нами издевались: "Ну, как? Ваши лошади и ишаки поумнели?

"

   С тех пор, на протяжении всей жизни в Душанбе, я, бывая на "Зеленом базаре" и заходя на территорию построенного по нашему проекту комплекса, каждый раз с улыбкой вспоминал ту давнишнюю категорическую приписку "мэра" города. А преподавая в институте, в качестве назидания, неоднократно рассказывал своим студентам об этой поучительной истории.

 

   Моего непосредственного начальника Зайцева П. А. знали почти все руководители электрослужб города, а также работники пожнадзора с которыми мы согласовывали проекты. Посещая их вдвоем, Павел Андреевич познакомил с ними и меня, что пригодилось в моей дальнейшей профессиональной деятельности.

 

   Мой наставник был раза в два старше меня. Он и его жена, Елена Васильевна, относились ко мне с родительской заботой. Часто, вначале по приглашению, а потом и просто при желании, я ходил к ним в гости. Жили они в центре города на главной улице, почти что напротив дома, где я когда-то родился. Жена Павла Андреевича была красивой женщиной, любившей порядок в доме. Диван и кресла - в светлых полотняных чехлах, на окнах и на полу в кадках росли цветы, все всегда было прибрано. Их сын Саша, худенький темноволосый мальчик учился музыке. Порой, в другой комнате, можно было услышать его пиликанье на скрипке. За обедом Павел Андреевич обязательно выпивал стопочку-другую водки из графинчика, всегда стоящего на столе.

 

     Впоследствии это перешло в дурную привычку и сократило ему жизнь.

 

   Когда я уже преподавал в институте, как-то меня на кафедре разыскал еле стоявший на ногах Павел Андреевич. У него, вдруг, появилось желание пообщаться со мной, а мне было так неудобно перед своими коллегами за такого моего знакомого.

 

Встретившаяся после этого случая Елена Васильевна, со слезами на глазах поведала мне о последних годах своей жизни: муж опустился, пьет, немного подлечится и начинает снова. Вскоре мы, несколько человек бывших техникумовцев, встретились на похоронах своего учителя. Он был хорошим специалистом, но слабым человеком.

 

   Их сын Саша музыкантом не стал. Он окончил вечернее отделение энергофака нашего института, я у него принимал несколько экзаменов.

 

   Лет десять спустя после смерти Павла Андреевича мы проводили в последний путь и Александра Ивановича Пака - нашего уважаемого преподавателя и известного в республике энергетика.

 

"Умирают мои старики,

мои боги, мои педагоги..."

 

   Проживание в семье Саши Осенмука позволило мне ознакомиться с нравами и привычками, присущими корейцам. Основная черта, которая их отличает, это порядочность и искренность в общении. И еще - трудолюбие. Мы с Сашей ходили в гости к его родственникам и знакомым. У них я всегда видел доброе отношение к людям и поддержку друг друга.

 

   В один из таких визитов Сашу познакомили с девушкой-кореянкой Машей, которая и стала его спутницей на всю жизнь. Я же так и продолжал дружбу со своими чертежницами. Мы втроем ходили в кино, в парк, просто шатались по городу.

 

   Однажды на работе меня позвали к телефону. Звонила Лина. Я знал, что она после окончания техникума была направлена на один из рудников Ленинабадской области. Поэтому этот звонок для меня был неожиданным. Она объяснила, что находится в Сталинабаде и очень бы хотела со мной увидеться. После работы в условленном месте мы с ней встретились. Лина смущенно со мной поздоровалась. Окинув её взглядом, я все понял: пальтишко на ней еле сходилось - она была беременна. Мы присели на скамейку, где она поведала мне грустную историю своей любви. Петра забрали в армию. Узнав о своей беременности, она обратилась к его матери, но та её не приняла. Петр на письма не отвечает. На работу в таком положении не берут, жить негде. Пока остановилась у подруги.

 

   Что я ей мог посоветовать? Во мне боролись два чувства: жалость к ней и злорадство за то, что когда-то она меня не послушалась, посмеялась и вот теперь наказана. Мы еще немного посидели, я рассказал ей про свои дела, про наших общих знакомых и разошлись. Прощаясь, она пообещала позвонить.

 

   Тем временем, у нас на работе пошли разговоры об укрупнении организаций. Нашу контору предполагалось объединить с более солидным "Таджикпроектом". Через месяц реорганизация состоялась. Мы сразу потеряли в заработках. Квартиру мне так и не предоставили, предложив взять земельный участок под строительство своего дома в северной части города. Ни материальной возможности, ни опыта в этом деле у меня не было, и я от участка отказался. У моего друга Саши дело шло к женитьбе, что вынуждало меня срочно искать жилье. Да и дальнейшую судьбу моих родителей тоже надо было решать.

 

   В конце 1950 года я встретился с Дмитрием Митраковым, который вместе с двумя другими нашими техникумовскими выпускниками работал на Такобском горно-обогатительном комбинате, находящимся в 58-и километрах от Сталинабада. Узнав о моих проблемах, он тут же стал звать меня на комбинат.

 

     В канун Нового 1951 года я съездил туда. Руководство предприятия предложило мне работу по специальности и место в общежитии, через полгода пообещали выделить квартиру. Я дал согласие и после новогодних праздников переехал в Такоб.

 

НАЗАД                   ОГЛАВЛЕНИЕ                         ДАЛЬШЕ